— Нету, — ответили Никонову, и он крикнул:
— Осквик! Ведите отряд через перевал, ждите меня на западном склоне!..
— Куда вы? — крикнул актер с другого берега, но Никонов, не оглядываясь, уже стал быстро спускаться вниз.
Он разглядел егерей, толпившихся на широком карнизе, они, казалось, совещаются, идти дальше или нет. Никонов обошел их стороной, цепляясь за кусты, сбежал по крутому склону.
Кто-то окликнул по-немецки:
— Эй, где лейтенант? — но Никонов не остановился, пытаясь угадать в темноте ту дорогу, по которой пришлось уходить.
— Улава! — громко, что есть силы напрягая голос, позвал он, и в этот момент ему было даже безразлично, что горные егеря, прочесывая перелесок в речном каньоне, слышат его.
— Улава… Астри, Астри!..
Один раз Никонову ответил чей-то стон; рванувшись в ту сторону, он увидел раненого фельдфебеля полевой жандармерии. Пытаясь подняться на ноги, жандарм стоял на корточках и глухо выхрипывал:
— О-о, майне киндер!.. О-о, майне фрау!..
Никонов намертво пригвоздил его к земле. Вытирая штык, злобно выругался:
— Сволочь! О детях и жене надо было раньше подумать!.. И снова стал звать:
— Астри… Улава!..
Затрещали рядом раздвигаемые кем-то кусты, и тонкий пискливый голос спросил:
— Кто здесь орет? Это ты, Пауль?.. Ты ранен или бредишь?
Никонов бросил егеря спиной на камни, сам прыгнул ему на грудь сверху. Совсем близко от своего лица он увидел лицо недруга — перекошенное страхом, худое, в очках, от сильного удара из ноздрей у него хлынула кровь.
И шепотом (почти свистящим от ярости) он спросил, путая от волнения норвежские и немецкие слова:
— Ты знаешь, что я тебя сейчас убью?.. Но я тебя, гниду, могу оставить живым, только скажи… Ответь мне: ты видел нашу женщину? Где она?.. Говори, если хочешь остаться жить!
— Там…
— Где там?
— Вон… там…
— Встань, гадина! Да говори, а то… вот!
— Там… Сейчас… Она расстреляла все диски, и… взяли… Вон!
Егерь вытянул дрожащую руку, и Никонов действительно увидел шагавших по гребню ближайшей сопки двух гитлеровцев. Впереди раскачивалась с руками за спиной тонкая и гибкая, как стебель, фигурка женщины в лыжном костюме; ветер рвал и относил назад ее длинные волосы.
— Отдай! — сказал Никонов и, вырвав из рук егеря шмайсер, твердым, казалось, даже неторопливым шагом пошел отбивать от врагов своего друга.
Франц Яунзен — это был он — рукавом шинели вытер окровавленное лицо, жалобно всхлипнул.
— Дурак! — непонятно к чему произнес он и заплакал. — Дурак русс, хорошо хоть очки не разбились…
Продолжая плакать, он выбрался из кустов. Дошел до изложия сопки, на гребне которой уже разразилась отчаянная схватка, и скоро по откосу горы, прямо к ногам Яунзена, осыпая лавину щебня, скатились два група тирольцев…