И всюду — шпаги, шпаги, шпаги!..
К нему подошла мадам Колль — приживалка покойницы.
— Когда это случилось? — шепотом спросил ее консул.
— Около полуночи, месье.
— Бумаги, — намекнул Сегье. — Бумаги.., где? Мадам Колль кивнула в угол. Там лежал большой узел, завернутый в шкуру медведя, до полу свисали печати короля и пахло сургучом. Англичане — опередили. «Как всегда…» Впрочем, в этой поспешной описи имущества ничего не было удивительного, ибо полиция Лондона давно подозревала покойницу в чеканке фальшивых денег…
— Внимание! — провозгласил Кампеланд. — Понятых, прокурора и консула прошу сюда подойти… Ближе, ближе.
Сегье шагнул к неряшливой постели, на которой лежала маленькая, но величавая покойница с желтым личиком. Тонкие губы старухи еще хранили предсмертную улыбку, и один глаз ее тускло взирал на любопытных гостей.
— Начинаем, — сказал хирург.
— Постойте, сэр! — остановил его прокурор и повернулся к понятым. — Джентльмены, — произнес он, взмахнув шляпой, — надеюсь, вам известно то высокое официальное положение, какое прежде занимала в этом мире покойница. А потому прошу отнестись к процедуре осмотра со всем вниманием… Начинайте, сэр!
— Извольте, — ответил Кампеланд, и с покойницы слетело тряпье одеял, пошитых из цветных лоскутьев; затем нищенские юбки взлетели кверху, обнажая стройные мускулистые ноги. — Смотрите!..
И барон Сегье подхватил мадам Колль, которая вдруг рухнула в обморок.
— Все ясно, — сказал врач, сбрасывая перчатки, — покойница никогда и не была женщиной… Можете убедиться сами: великий пересмешник Бомарше был одурачен, и он (ха-ха!) напрасно предлагал ей руку и сердце.
Мадам Колль с трудом обрела сознание:
— Но я-то, господа.., я ничего не знала. Клянусь! Барон Сегье был растерян более других:
— Что же мне отписать в Париж императору?
И, захлопнув саквояж, грустно усмехнулся Кампеланд:
— Что видели, то и опишите, господин консул…
На рассвете к смертному ложу де Еона подсел с мольбертом художник, и через несколько дней книготорговцы Лондона выбросили на прилавки свежие оттиски гравюр. Эти гравюры были не совсем приличны с точки зрения моего современника, но тогда, в самом начале прошлого столетия, они красноречиво убеждали всякого, что кавалерша де Еон была мужчиной. «И без всякой примеси иного пола!» — как гласило официальное заключение, заверенное понятыми и нотариусом Тайна мистификации секретной дипломатии XVIII века, казалось, была разрешена навсегда.
Но это только казалось.
И когда отгремели наполеоновские войны, человечество вдруг снова вспомнило о «девице де Еон».