— А ты что морщишься, канцлер?
— Зуб, матушка, схватило…
— Так вырви его, и ходи ко мне веселый! Рука ее резко выбросилась вперед для поцелуя. Поклон головы влево — дамам, направо — мужчинам, прямо перед собой — послу, и Елизавета величественно удалилась в свои покои. Отбросила в кресло скипетр, корону — на стол, державу — на постель.
— Девки! — закричала она. — Где вы, подлые? Разряжайте меня!
Вбежало с десяток камер-фрау и потащили через голову императрицы гремящие от камней роброны…
Между тем в отсутствие Елизаветы события развивались и далее. По традиции дипломатов, нигде не писанной, но святой, карета, доставив посла на аудиенцию, должна была отъехать от дворца подалее, и теперь Вильяме, вместе со своим банкиром Вольфом, на улице дожидался ее возвращения. Бестужев тут преподнес ему золотую табакерку с видами роскошных дач на Каменном острове, который тогда принадлежал ему как загородная усадьба. Посол, даже не глянув на подарок, кивнул небрежно:
— Благодарю… Я не совсем понял вашу императрицу, — вдруг жестко произнес он. — Если Россия не заключит сейчас с нами субсидного договора, тогда Англия заключит его с Фридрихом Прусским, который (не буду скрывать от вас) от подобного договора не откажется!
Это был удар под ложечку, ибо кто, как не Пруссия, был главным врагом России? Вильяме хорошо понимал, что стоит за его словами, но Бестужев не сдался.
— Не забывайте, — произнес канцлер холодно, — что ее величество только представляет политику России. Но управлять-то этой политикой мне приходится! А я, — заключил Бестужев, — верный слуга Англии и служил еще отцу короля нынешнего, еще Георгу Первому, когда тот занимал престол курфюршества Ганноверского…
Канцлер дружески завлек Вильямса на свой остров, где потчевал его в голландском саду, на берегу канала, в котором брызгались два жирных тюленя. К шатру беседки подплывали, как белые арфы, лебеди, и лакеи в голубых с серебром ливреях кормили их пшеничным хлебом, моченным в сладком вине.
Питие было, как всегда в доме канцлера, прещедрое.
— Руки-то у меня связаны, — печалился охмеленный Бестужев под утро. — Государыня мне всего семь тысяч на год отпущает. Разве проживешь? Едва на прокорм зверинца хватает… Эвон, тюлени усатые: двадцать ведер рыбки им дай на дню! Да не простой рыбки, а с икоркой — из Астрахани…
Вильяме понял: канцлер просит очередного «пенсиона».
— Но мой предшественник. Гай Диккенс, совсем недавно выплатил вам тридцать тысяч флоринов… Не так ли? И в ответ махнул рукой великий канцлер.
— Долгов, — сказал, — и тех покрыть недостало. Измаялся!