— Знаю по алфавиту: Болда, Гаукинса, Денна, Инглефильда, Марелля…
— Стой, передохни! Какой якорь принят на нашем флоте?..
— Холла. Самый надежный. С поворотными лапами.
Капитан третьего ранга нацепил очки, притянул к себе Савкины тетради.
— Хочу знать имя автора, — сказал он и вдруг спросил? — Ты случайно не родственник нашему комиссару?
— Это мой отец.
— А обходного листа нет?
— Нет.
Капитан третьего ранга извлек из стола чистую анкету, вписал в нее фамилию, имя и отчество Савки, потом спросил:
— В каком родился?
— В двадцать восьмом.
— Не пойдет. Хорош ты парень, но… мал. Набор в юнги производится среди тех, кому уже пятнадцать.
— Клянусь! — ответил Савка. — Мне пошел пятнадцатый.
— Ладно, — слегка подобрел капитан третьего ранга. — О чем мы толкуем, ежели под носом телефон стоит. Позвоним отцу. А ты, товарищ Огурцов, пока выйди и поскучай за дверью.
Скоро его позвали обратно в кабинет.
— Отец не возражает. Мы тоже. Забирай лист. Первую отметку «годен» ты уже получил. Не подгадь на медицинской комиссии. Там мы тебе помочь не сможем — врачи у нас строгие…
* * *
Отбор в юнги шел безостановочно, жестоко разделяя мальчишек на годных и негодных, на счастливых и несчастливых.
Врачи заняли гимнастический зал, отодвинули к стенкам спортивные снаряды. Подростков гоняли от стола к столу. Голые, они стыдливо прикрывались обходными листами, на которых появлялось все больше непонятных записей. Поспешность сверстников заразила и Савку: он тоже начал метаться между столами, по диагонали рассекая зал, от одного врача к другому.
Седой дядька в больших чинах обстукал его.
— Наклонись. Выпрямись. Руки вперед. Глаза закрой. Раздвинь пальцы… Водку пил?
— Нет. Что вы!
— Куришь?
— И не думаю.
— Когда собираешься?
— Что?
— Курить.
— Пока не хочется.
— Ну и ладно. Тощий ты, правда. Но на флотских харчах откормишься. Иди с Богом на вертушку… Кто следующий?
Садиться в кресло-вертушку было страшно. Как раз перед Савкой одного кандидата в юнги так повело в сторону, что, полностью потеряв равновесие, он врезался лбом в стенку.
Красивая врачиха во флотском кителе велела Савке:
— Садись. Зажимаю руки. Ноги в ремни. Начали!
В одну полоску сразу вытянулись все лица, неслась перед глазами — уже без углов! — стенка зала, слились в одно окна. Но вот добавилось вертикальное вращение. Теперь кресло кувыркалось. Сплошная матовая дуга стала пестрой, и Савка уже не знал, где пол, где потолок.
Неожиданная тишина. Внезапный покой.
— Вылезай, — сказали ему, освобождая ремни.
Едва коснулся пола, как швырнуло в сторону. Савка сделал шаг, и его тут же вклеило грудью в подоконник. «Все пропало!» — было его первой мыслью. Но у докторов на этот счет, очевидно, было какое-то свое мнение, и по движению руки красивой врачихи Савка догадался, что она пишет ему «годен».