— Дитя мое, — тихо засмеялся Остерман. — О чем вы говорите? Разве в России могут быть партии? Русские люди — недоучки, и Петр Великий был прав, называя русский народ детьми.
Левенвольде громко расхохотался:
— Однако рубить головы своим “детям” — не слишком ли это строгое воспитание?
— Это право монарха, — сухо возразил Остерман. — Да будет оно свято. И во веки веков… Аминь!
Самое главное Левенвольде сказал уже от дверей:
— А что, барон, если мой брат Густав снова приблизится к герцогине Анне Иоанновне?
Остерман подумал, что фавор семейства Левенвольде, всегда ему близкого, гораздо выгоднее, нежели фавор какого-то захудалого Бирена.
— А как отнесется к этому бедный малый Бирен?
— Я думаю — он запищит и потеснится.
— Что ж, — отвернулся Остерман, — я послушаю его писк…
***
Запищали сразу оба — и сам Бирен и Карл Густав Левенвольде.
Двух фаворитов отпихнул от герцогини барон Иоганн Альбрехт Корф — светский мужчина тридцати трех лет, нумизмат и библиоман, рыцарь курляндский… Бирен громко плакал, его горбатая Бенигна сгорбилась еще больше. Но Густав Левенвольде был нещепетилен и тут же сдружился С Корфом, как раньше сдружился с Биреном… Густав даже стал торопить события.
— Открой погреб, Альбрехт, — посоветовал он, — и вели подать буженины… Как можно больше буженины! Самой жирной! Уверяю: если герцогиня устоит перед тобой, то никогда не устоит перед бужениной. Это ее любимейшее блюдо…
Два друга-рыцаря предстали перед Анной и, скользя по паркетам, долго махали шляпами. Авессалом, старый шут герцогини, лаял из-под стола на них собакой.
Анна Иоанновна потерла над шандалом большие красные руки:
— Ну, Корф, если и буженина, то.., едем! Печальный Бирен отозвал в уголок Левенвольде:
— Дружище, куда вы увозите герцогиню?
— Мы едем в Прекульн — на мызу Корфов…
— О чем вы там? — крикнул от дверей Корф.
— Бирен спрашивает меня, куда едет ея светлость с нами.
— Его ли это дело? — ответил Корф нахально… На крыльце вьюга швырнула снегом в лица. Левенвольде прытко добежал до лошадей, сдернул с их спин тяжелые попоны.
— А ты не сердишься на меня, Густав? — вдруг спросил Корф, когда лошади тронули возок через сугробы.
— За что? — притворился хитрый Левенвольде.
— Все-таки.., ты имеешь больше прав на нашу герцогиню — Что ты, Альбрехт! — утешил Корфа Левенвольде. — Между нами говоря, я не люблю подогревать вчерашний суп. А тебе этот суп еще внове . Сердиться будет Бирен, а не я!
В замке остался — одинок — удрученный Бирен. Шут Авессалом, тряся гривой волос, все еще ползал по полу, рыча. Чтобы зло свое сорвать, Бирен стал пинать его ногами: