— А где он сейчас? — вдруг оживился Губницкий.
— Сидит.
— Как сидит?
— На полу сидит.
— Не понимаю.
— От табуретки отказался. Вот и сидит на полу.
— Где сидит?
— В карцере же, конечно…
— Как вы смели? — обрушился на него Губницкий. Соломин взял со стола тяжеленное пресс-папье.
— Да, осмелился! Что вы кричите? Я ведь вашему Ямагате раскаленных иголок под ногти не загонял. Рисом кормил, в чае и папиросах не отказывал, на прогулки выпускал… Так какого же еще рожна надобно для поверженного противника?
Губницкий сказал:
— Ямагато следует освободить. Это известная персона в Японии, он вхож к министрам, его лично знает сам микадо.
— Я ключи вам сдал, — ответил Соломин, — и, как Пилат, умываю руки. Желательно вам христосоваться с Ямагато — пожалуйста. Но я в таком деле вам не товарищ…
На улице его окружили ополченцы, настойчиво требуя приказа об аресте Губницкого и Неякина. Камчатка уже знавала немало кромешных бунтов, когда неугодное начальство кровавой метлой выметалось в море, — камчадалы никогда не были народом покорным: вулканы сотрясали Камчатку, и вулканы страстей бушевали в душах ее жителей… Скажи им Соломин сейчас одно только слово — от Неякина с Губницким даже галош бы не осталось, а этот заразный барак «Минеоллу» разнесли бы по гаечкам! Но Соломин (как и в случае с бароном Бриттеном) опять допустил дряблость воли, сейчас особенно непростительную.
— Расходитесь, — велел он ополченцам. Ему отвечали с большим неудовольствием:
— Разойтись-то легче всего, зато собраться трудно… Ведь не иначе как эту нехристь на нас японцы наслали!
— Нет, — сказал Соломин, — это не японцы.
— Так кто же тогда?
— Это из Петербурга подкинули… Господин Губницкий показал мне телеграмму министра внутренних дел Плеве.
— Ах, Плеве? Так и он, гад, микаде продался… Повидавшись с Егоршиным, Соломин велел ему тишком ехать в Мильково и предупредить Сотенного, чтобы урядник не показывался в городе, где его ждут большие неприятности:
— Будет лучше всего, если он переберется в Большерецк и оттуда продолжит оборону Камчатки от японцев.
Послать же гонца в лепрозорий, чтобы предупредить Исполатова, он не осмелился, надеясь, что траппер, как и обещал, сам появится в Петропавловске, и тогда Андрей Петрович постарается выручить его. Увы, предупредить траппера не удалось!
Губницкий не сразу вызволил Ямагато из карцера, сначала он как следует продумал свое поведение. Полмиллиона японских иен, собранных самураями в его пользу, — этот великолепный чистоган надо было как-то оправдать…
Лишь к ночи он велел привести к нему Ямагато, и, когда самурай вошел, часто кланяясь, как заводной петрушка, Губницкий (тоже с поклоном) торжественно вручил ему саблю.