Соломин велел оттащить Неякина в карцер.
— Конечно, где ж ему уехать с Камчатки? Он не только пароход, но и царствие небесное проспит…
Вместе с урядником Соломин обошел лавки города и отобрал у продавцов патенты на винную торговлю, о чем сразу же оповестил начальство. В условиях абсолютной трезвости открылся пушной аукцион… Мишка Сотенный тишком спросил:
— А вы прежде с Расстригиным-то столковались?
— О чем толковать мне с ним?
— Неужто даже товар нашим не показали?
— Увидят его лишь сейчас…
В этом и заключалась его стратагема. А вести аукцион Соломин упросил школьного учителя, и тот согласился.
— С меня — как с гуся вода, — сказал он, бесстрашно раскладывая на столе серебристых соболей и седых бобров.
Торг проходил в пустых классах школы, где расставили скамейки для публики. В самый последний момент Соломин был ошарашен непониманием двух слов местного диалекта.
— Учтите, — сказал ему учитель, — здесь не только хвост, здесь продается и головка.
Оказывается, хвост — это худшие сорта пушнины, которая всегда выставлялась на аукцион, а головка — лучшие сорта, которые раньше камчатские начальники позволяли продавать подпольно, за что и получали с купцов солидное вознаграждение. Но теперь этот фокус не прошел, и Соломин видел алчное беспокойство в рядах местных скупщиков и перекупщиков, он даже слышал, как Расстригин, обернувшись, сказал кому-то в публике:
— Ой, нехорошо все это… не по-божески!
Соломин заранее предупредил учителя, чтобы тот, ведя азартную игру аукциона, нарочно взвинчивал цены. Американцу же, приехавшему за шубой для жены, Андрей Петрович шепнул:
— Шуба вам будет. Вы только не кидайтесь в споры, а переждите, когда страсти поутихнут…
— Кто это такой? — спросил Соломина урядник.
— Небогатый человек и, кажется, порядочный. Ему не меха нужны, одна шуба. Наберет на манто и уедет… пускай!
Учитель растряс в руках дивную чернобурку — такой красоты, что иностранцы издали стон, а представитель одной бельгийской фирмы начал нетерпеливо елозить ногами по полу.
— Кошка дохлая, — послышался басок Расстригина.
— Нашли, что показывать! — поддержали его прихлебатели. — Этой-то шкуркой в сенях мусор мести…
Все было так, как и предвидел Соломин, перехвативший инициативу торга в казенные руки. А лисица полыхала дивным смоляным огнем волшебного подшерстка.
— Убей меня бог, даже червонца жаль за такую падлу! — кричал Расстригин, тряся потными кудрями.
Но жажда местной наживы заглушалась жаждой наживы более широкой — уже международной, и заезжие иностранцы, увидев в этом году такой великолепный товар, стали круто поднимать ставки. Неумолимо, разрушая все козни спекулянтов, стучал молоток в руке вдохновенного педагога: