— Вот они, — сказал, — будущие жители вашего райского уголка. — От страшной обиды на людей ему хотелось взвыть волком. — Господи, за что они меня так ненавидят?
Андрей Петрович принялся занавешивать окно одеялом, а Сережа веником сгребал на совок осколки стекла.
— А кто ненавидит-то? — спросил студент. — Гордитесь, что ненавидят Расстригины да Трушины… Я бы вас и не уважал, если бы с Нафанаилом хлеб-соль водили.
Снова расселись над шахматною доской.
— Чей ход? — спросил Соломин.
— Не помню…
Андрей Петрович смахнул фигуры:
— Жизненный мат! Извините, нет настроения продолжать. И пусть уж поскорее придет «Сунгари»…
Утром старик Блинов встретил его в канцелярии сочувствующим взором, сказал, что уже договорился со зверобоем Егоршиным, у которого имеется алмаз для резания стекла.
— Он придет и вставит вам стекло.
— Благодарю, дорогой мой… чудесно!
Явился Егоршин с алмазом. Подмигнул дружески:
— Ну что, начальство? Допекли небось?
— Допекают. Уже подгорать стал.
— Да, с нашими живоглотами лучше не связывайся. Проглотят вместе с мундиром и даже пуговички сжуют, не морщась.
Разговорившись с ним, Соломин спросил:
— А кто такой прапорщик Жабин?
— Инвалид. На костыле прыгает.
— Отчего я его нигде и никогда не видел?
— Он дома сидит. На костылях не погуляешь…
За окном вдруг весело закружило метелью.
— Вот и снег, — перекрестился Блинов. — Господи, на тебя единого уповаю, чтобы «Сунгари» не прошел мимо.
— Да перестаньте, — выговорил Соломин. — Сережа здесь не останется, и я не буду зимовать с вами… Последний камчатский рейс накладывает на капитана «Сунгари» особые обязанности, да он и сам это великолепно понимает!
— Отставной прапорщик корпуса флотских штурманов — Жабин Никифор Сергеевич…
Перед Соломиным в глубине пустой комнаты, опираясь на самодельный костыль, стоял высокий болезненный человек. Из-под щетки рыжеватых усов виднелись бледные губы.
— Извините за вторжение, — сказал Андрей Петрович. — Повидаться с вами мне советовал кавторанг Кроун, отзывавшийся о вас в наилучших выражениях… Что за беда с ногою?
— Пострадал от собственной глупости. Я, извольте знать, плавал подштурманом на гидрографических судах. Как-то в Беринговом проливе нас стало зажимать. Командир и говорит мне: «Никифор Сергеич, брильянтовый мой и яхонтовый, ну-ка прыгните за борт да гляньте, что там сильно хрустит у пятнадцатого шпангоута?» Я разом сиганул на лед и неудачно — нога попала между бортом и льдиной… С тех пор и прыгаю!
Привыкая друг к другу, сначала поговорили о пустяках, потом прапорщик признался, что помирает от зеленой тоски: