— Да так… интересно.
— Ну, девятый. А нам с того ни легше.
Все явственно слышали, как шлепнулся внизу барон, соприкоснувшись с мостовой. Но ни единого стона не донеслось с улицы, отчего присутствующие в трактире решили, что барону амба — как лягушке.
Наконец Неякин исполнился волевым решением:
— Пойду-ка я… гляну, что с ним.
Вскоре он возвратился, пребывая в прострации.
— Вдрызг? — спросил его Плакучий. Неякин с трудом пролепетал:
— Его… не стало.
— Куды ж эта гнида подевалась-то?
— Стекла лежат. А барона нету…
Один из гостей трактира высунулся в окно:
— Верно! Не видать паразита.
Исполатов допил шампанское и сказал:
— Не туда смотрите! Что вам далась эта улица?
— А куды ж нам глядеть? — удивился Плакучий.
— Гляньте дальше — из бухты исчезло и «Редондо»… Кажется, я начинаю верить в чудеса, — закончил траппер, честно расплачиваясь с трактирщиком за выбитые стекла.
В торбасах и фраке, твердой поступью он спустился во двор. Иногда ему казалось, что, если случится нечто, тревожное и размыкающее его с пропащим прошлым, тогда жизнь, еще необходимая ему, станет нужна и другим…
Где-то на окраине Петропавловска завели граммофон, и до Исполатова донесло хрипловатый басок певицы Вари Паниной:
Стой, ямщик!
Не гони лошадей, Нам некуда больше спешить.
Нам некого больше любить.