Как же это ему удалось? — удивлялся Аргайл, разглядывая жилище старика. Просто повезло родиться в те времена, когда фунт стерлингов гигантом возвышался над другими валютами, и скромные по английским меркам средства позволяли ему жить как grand seineur [1] почти всюду в Европе. Накануне войны Буловиусу удалось отхватить piano nobile [2] в красивом палаццо в двух шагах от пьяцца Навона, и он продолжал им владеть и по сей день, хотя жил тут всего несколько месяцев в году. И городские власти не взимали с него никакой арендной платы. Несправедливо.
Правда, палаццо дряхлый. Оконные рамы наполовину сгнили и могли выпасть в любую минуту, канализация была в ужасном состоянии, и вообще последний ремонт здесь, похоже, делали во времена папского правления в Риме.
Да, комфорта в палаццо «Аньело» было маловато, зато элегантности — хоть отбавляй. Зимой здесь холодно, ведь система отопления давно пришла в негодность, но сейчас, весной, в конце дня, Аргайл не замечал никаких недостатков, кроме факта, что старинная римская аристократия не любила свежий воздух — в палаццо не было ни балконов, ни террас, — потому что загорелая кожа тогда считалась признаком плебейства. Любой знатный римлянин скорее бы умер, чем позволил своей коже перестать отдавать нездоровой белизной.
Времена изменились, а дворцы остались прежними. Буловиус принял Аргайла в большом салоне, погруженном в полумрак. Так что глазам пришлось привыкать почти десять минут. Он едва различал экспонаты знаменитой коллекции Буловиуса, висевшие на стенах. Они оказались не такими уж интересными, поскольку большую часть коллекции давно уже тайком переправили в Англию, где у Буловиуса был дом — не столь величественный, зато более удобный для проживания — на Куин-Эннс-гейт. Там коллекция ожидала смерти владельца, после чего, согласно договору, который Буловиус заключил с английским правительством, она будет передана Национальной галерее в обмен за отмену налога на наследство на остальную часть его состояния. Аргайл, правда, подозревал, что правительство не станет слишком серьезно относиться к этому соглашению.
Усаживаясь напротив старика, Аргайл подумал, что Национальной галерее следовало бы начать интенсивную подготовку к приему наследства, освободить один или два зала, поскольку Буловиус долго не протянет. Он выглядел как живой мертвец. Маленький седой старец, высохший и сморщенный, с дрожащими руками и непрерывно слезящимися глазами, сидел, сгорбившись в кресле, укутавшись в толстый шотландский плед, хотя в комнате было тепло.