— Они преподнесены в дар Пресвятой Деве, — с жаром возразил Жером, набожно закатывая глаза, — а потому даже сама мысль о каком-либо ином их использовании, пусть даже самом достойном, есть не что иное, как кощунство. Думать о таком — и то тяжкий грех.
— Когда бы сама Пресвятая Дева, снизойдя до нас, явила нам свою волю, — суховато отозвался брат Кадфаэль, — мы бы точнее знали, какое прегрешение почитать тяжким, а какое пожертвование — достойным и благочестивым.
— Разве свет, сияющий над святым алтарем, не есть благо? — не унимался Жером. — И может ли любая, уплаченная за него цена, считаться слишком высокой?
«Вот хороший вопрос, — размышлял брат Кадфаэль, направляясь в трапезную на ужин. — Пожалуй, стоило бы задать его брату Джордану. Порасспросить, что он думает о цене света».
Брат Джордан был стар, давно одряхлел, а в последнее время к его немощам добавилась и новая напасть — он начал по степенно терять зрение. Пока еще старый монах мог различать смутные, словно тени, очертания предметов, а по обители и ее окрестностям передвигался без особых затруднений, потому как знал здесь каждый закоулок и дорогу куда угодно нашел бы даже в кромешной тьме. Но по мере того как вокруг старца смыкался мрак, приверженность его свету становилась все более самозабвенной и пылкой. В конце концов дело дошло до того, что брат Джордан оставил все остальные обязанности и всецело посвятил себя уходу за свечами и лампадами на обоих алтарях монастырской церкви, что позволяло ему всегда иметь пред своими очами свет, причем свет возожженный ко вящей славе Господней.
Не приходилось сомневаться в том, что и сегодня, лишь только отслужат повечерие, старый монах примется старательно подрезать фитили да подливать масло в лампады, дабы в церкви не было чада и копоти, а свет до самой рождественской заутрени оставался ровным и ясным. Скорее всего, он не отправится спать до самого полуночного Прославления. Старики вообще спят немного, а брат Джордан вдобавок не жаловал сон потому, что во сне человек погружается во тьму. Но старик ценил сам свет, ценил пламя, дарящее этот свет взору, но никак не сосуд или опору, поддерживающую тот или иной светоч. Разве эти великолепные, двухфунтовые восковые свечи светили бы не так ярко и меньше радовали взгляд подслеповатого старца, будь они установлены на простых деревянных подсвечниках?
Оставалось около четверти часа до повечерия, и Кадфаэль вместе с другими братьями грелся у очага, когда к нему неожиданно обратился пришедший из странноприимного дома служка:
— Брат, леди Фиц Гамон — та, что приехала сегодня к нам со своим мужем, — спрашивает, не зайдешь ли ты к ней. Ей что-то нездоровится с дороги. Она жалуется на головную боль и никак не может заснуть. А брат попечитель лазарета посоветовал ей обратиться к тебе, потому как ты сведущ во всякого рода целебных снадобьях.