— Его покорность, — ответил Кадфаэль и поймал себя на том, что его воображение разыгралось, а язык неосторожно развязался. — По природе он необузданный. И глаза у него дерзкие, как у сокола или фазана, брови — нависающая скала. А руки складывает и веки опускает, словно служанка, которую распекают.
— Он отрабатывает искусство смирения и изучает аббата, — проговорил Хью спокойно, — Так они и поступают, толковые ребята. Тебе же приходилось видеть их.
— Приходилось.
Действительно, некоторые из них были глуповаты, но честолюбивы — молодые парни, наделенные способностями, позволяющими достигнуть определенного предела, но не выше и не дальше, однако домогавшиеся гораздо большего, чем то, что соответствовало их талантам. Но Кадфаэль чувствовал, что юный Аспли не из их числа. Жажда быть принятым, получить избавление — казалось, для мальчика это желанный финал, последняя точка. Кадфаэль сомневался, видят ли вообще эти соколиные глаза что-нибудь за пределами монастырских стен.
— Те, что хотят закрыть за собой дверь, либо стремятся потом вернуться в мир, либо бегут от него. Между ними есть разница. Только знаешь ли ты, как их отличить друг от друга?
Год выдался урожайный. В садах Гайи в октябре созрели яблоки, а поскольку погода стала переменчивой, братия поспешила воспользоваться тремя ясными днями и собрать плоды. К работе были привлечены все, кроме учеников школы, — монахи, служки, послушники. Да и работа была приятной; особенно радовались молодые, которым было разрешено залезать на деревья, подоткнув рясы до колен, — они как бы возвращались на короткое время к мальчишеским забавам.
У одного из горожан была хижина неподалеку от земель аббатства; там он держал коз, а рядом стояли ульи, и ему позволялось косить траву под деревьями сада, потому что своей земли ему было мало для выпаса коз. В тот день он работал с утра, серпом срезая последнюю в этом году высокую траву, выросшую вокруг деревьев, куда косой не подобраться. Кадфаэль с удовольствием поработал вместе с ним, и теперь они сидели, отдыхая, под одной из яблонь и обменивались подходящими случаю любезностями. Кадфаэль, знавший почти всех жителей Шрусбери, помнил, что у этого человека целый выводок детей, и следовало расспросить, как они поживают.
Потом Кадфаэль ругал себя, что отвлек внимание собеседника и тот, прислонив серп к дереву, забыл о нем, когда младший сынишка, лягушонок ростом не выше колен отца, прибежал вприпрыжку звать его на полуденную трапезу — хлеб с элем. Как бы то ни было, серп остался у ствола яблони в росшей пучками траве. Кадфаэль поднялся, с некоторым трудом разогнулся и снова стал собирать яблоки, а его собеседник поднял сына на руки и, слушая его лепет, заторопился к хижине.