Выйдя из трапезной, Кадфаэль отправился в свой сарайчик, где обычно проводил рабочие вечерние часы — варил свои таинственные снадобья. Там он и обнаружил двух юношей в рясах бенедиктинцев — они тихо сидели рядом на скамье у дальней стены. Отблески догорающей жаровни иногда слабо вспыхивали на их лицах. Мэриет сидел привалившись спиной к бревенчатой стене, уставший до изнеможения; его капюшон был откинут, лицо оставалось в тени. Сегодня ему пришлось погрузиться в пучины гнева, горя и мучительной горечи и, вынырнув оттуда, обнаружить, что Марк по-прежнему рядом и по-прежнему терпелив. Сейчас Мэриет просто отдыхал, ни о чем не думая, ничего не чувствуя, как бы готовясь заново родиться в изменившемся мире, но это должно было произойти не сию минуту. На лице Марка было, как всегда, доброе, почти умоляющее выражение, словно он просил разрешить ему быть там, где он находится, но при этом было ясно, что он ни за что не уйдет с этого места.
— Я так и думал, что найду вас здесь, — проговорил брат Кадфаэль, взял маленькие мехии раздул огонь в жаровне, так как в сарайчике было не слишком тепло. Он закрыл дверь и запер ее на щеколду, чтобы сквозь щель с улицы не проникал холодный воздух.
— Вы, наверное, ничего не ели, — добавил монах, шаря по полкам за дверью. — Тут есть овсяные лепешки, немного яблок и, кажется, кусок сыра. Принимайтесь-ка. И еще у меня есть вино, от него вам тоже не будет вреда.
Оказалось, мальчишка был голоден! Все очень просто. Ему только недавно исполнилось девятнадцать, он был физически здоров и ничего не ел с самой зари. Начал он жевать неохотно, почти через силу, но, проглотив первый кусок, ожил, в нем разыгрался волчий аппетит, а на впалых щеках заиграли золотистые блики от разгоревшегося очага. Вино, как и предсказывал Кадфаэль, вреда ему вовсе не принесло. Кровь быстрее побежала по жилам — он стал согреваться.
Мэриет ни слова не произнес ни о брате, ни об отце, ни о погубленной любви. Для этого было еще слишком рано. Сегодня ему довелось услышать ложные обвинения от одной, ложные подозрения от другого, а что третий? Позволил, чтобы Мэриет принес себя в жертву во имя любви, а сам бежал, даже не попрощавшись с братом. Мэриету еще предстояло сбросить с души тяжелый груз мучительной горечи. Но, слава богу, мальчишка ожил, мог есть и ел, как умирающий от голода школьник. Брат Кадфаэль приободрился.
Леорик Аспли выбрал местом своей исповеди часовню, где в свинцовом гробу на задрапированном тканью постаменте лежал Питер Клеменс, и умолил аббата Радульфуса выслушать ее. Стоя на коленях на каменном полу — так он сам захотел, — Леорик рассказал всю историю так, как она была ему известна: как он в ужасе обнаружил в лесу младшего сына, который тащил в чащу мертвеца, чтобы спрятать его там; как, не говоря ни слова, Мэриет признал свою вину; с каким страхом и отвращением думал он, Леорик, о том, приговорить ли сына к смерти или отпустить на свободу.