– Тот, что со стеклянным глазом? Он ушел, госпожа. Стеклянный Глаз завтра отплывает вместе с дамой.
– Ага, – задумчиво сказал Эмерсон.
– Ага, – задумчиво повторила я.
Мы забрались на ослов.
– Слава богу, наконец эта темная история закончится. Я узнал все, что нужно, Пибоди, и теперь мы можем живо завершить это дело.
– Ты что-то вытянул из бригадира, Эмерсон?
– А ты что-то нашла в палатке, Пибоди?
– Пожалуйста, помедленней. Я не могу говорить и думать, когда так подскакиваю на осле.
– Ну выкладывай же! Откровенность за откровенность, Пибоди.
– Разумеется, Эмерсон. Но мне нечего сказать. Только то, что Каленищефф уехал, его палатка пуста.
– А среда пожитков де Моргана ничего подозрительного?
– Абсолютно.
У Эмерсона разочарованно вытянулось лицо.
– Что ж... Эта гипотеза слишком хороша, чтобы быть правдой. В своих раскопках французик мало продвинулся. Никаких признаков погребальной камеры, а соседние гробницы разграблены, в них даже мумий не осталось.
– Уж его-то я никогда по-настоящему и не подозревала, Эмерсон.
– Я тоже, Пибоди.
Рабочие отдыхали не только в Дахшуре, наши работники бездельничали с не меньшим энтузиазмом. Проход в пирамиду находился в таком чудовищном состоянии, что раскопать его попросту было нельзя. Мохаммед едва не оказался погребенным заживо.
– Я с самого начала опасался, что этим дело кончится, – вздохнул Эмерсон. – Придется проникать внутрь через верхушку пирамиды. Судя по всему, подземные проходы обрушились. Видишь, как проседает под ногой земля... Мне очень жаль, Пибоди. Я знаю, как ты любишь ползать на четвереньках в темных и душных туннелях, но...
– Не кори себя, ты ведь не виноват, что пирамида в таком ветхом состоянии.
Мой бодрый голос не обманул Эмерсона, но я продолжала прямо-таки лучиться счастьем, пока он не отошел на изрядное расстояние. И только тогда уголки моих губ поехали вниз, а глаза затуманились слезами. Конечно, с безобразной грудой камней, в которую превратилась пирамида, я успела смириться, но на подземную часть продолжала надеяться. Теперь моим мечтам исследовать ее загадочные внутренности пришел конец.
Рамсес воспринял трагическую новость стойко, заметив лишь:
– Я пришел к тому же выводу, когда на Мохаммеда обрушилась стена.
Одно время мне казалось, что Рамсес унаследовал мою любовь к пирамидам, но его флегматичная реакция поставила под сомнение эту гипотезу.
Сразу после ужина Рамсес отправился к себе в комнату, а мы с Эмерсоном занялись канцелярщиной, которая является необходимой, хотя и тоскливой частью любой археологической экспедиции. На следующий день надо было выплатить деньги работникам. Джон звонко щелкал на счетах, Эмерсон заунывно сыпал числами, а я зевала. Словом, каждый был при деле.