– Он у нас молодец! – гордо, будто о собственном чаде, сообщила Эвелина. – Обычно дети до года молчат, а у этого юного джентльмена в запасе целый арсенал слов! Я каждый день показывала маленькому Уолтеру ваши фотографии и рассказывала о вас!
Эмерсон топтался рядом и поглядывал на меня с гнусно-ревнивым выражением. Младенец ослабил мертвую хватку, глянул на родителя, что-то про себя прикинул и с чудовищно хладнокровным, как выяснилось в свете дальнейших событий, расчетом вырвался из моих рук.
– Па-па!
Эмерсон подхватил его на лету. Несколько мгновений папуля и сыночек разглядывали друг друга с безнадежно одинаковыми идиотскими ухмылками. Потом Эмерсон подбросил чадо в воздух. И еще раз, в восторге от счастливого младенческого визга. В третий раз не подрассчитал, и черноволосая макушка соприкоснулась с потолком. Эвелина сделала выговор неосторожному папаше, а я... Я помалкивала. С каждой секундой во мне росло странное, дурное предчувствие. И я, как всегда, оказалась права. Та встреча стала началом жесточайшей пожизненной войны, в которой победа мне не светила.
Именно Эмерсон дал младенцу прозвище. Он сказал, что воинственной внешностью и диктаторскими замашками Уолтер-младший сильно смахивает на египетского фараона, второго из череды Рамзесов – того, кто заполонил берега Нила гигантскими изваяниями собственной персоны. Мне ничего не оставалось, как признать наличие сходства. Как ни крути, а старшего Уолтера, своего кроткого, спокойного дядюшку, наш отпрыск напоминал куда меньше.
Эвелина с мужем слезно умоляли нас остаться, но мы все же предпочли поселиться отдельно. Гостеприимство гостеприимством, но жить постоянно вблизи действующего вулкана не каждому под силу. Рамзес явно наводил ужас на кузенов – те не могли тягаться с его буйным нравом и не менее буйными проявлениями любви.
Как мы быстро убедились, наше чадо отличалось поразительным умом, а его физические способности ничуть не уступали интеллекту. Восьми месяцев от роду оно ползало с ошеломляющей скоростью. В десять месяцев, приняв решение научиться ходить, Рамзес в момент обзавелся полным комплектом синяков и шишек. Расквашенный нос, ободранный подбородок, в кровь разбитые коленки – все это он заполучил одновременно, поскольку ни в чем не признавал половинчатости. Он поднимался на ноги, шатался, шлепался, снова поднимался – и так несколько дней кряду, до тех пор, пока не добился-таки желаемого. А добившись, продолжал ежесекундно оттачивать мастерство – иными словами, находился в вечном движении.
К этому времени Рамзес уже вовсю болтал. Правда, меня немного раздражала его картавость, которую я относила на счет чрезмерной зубастости, унаследованной от родителя. Из того же источника Рамзес унаследовал кое-что и похуже. Признаться, точного определения этой черты характера я, сколько ни пыталась, так и не нашла. Нет в английском языке слова, способного передать это свойство в полной мере. На ум приходит лишь сочетание «ослиное упрямство», но и оно дает весьма отдаленное представление о главном свойстве двоих Эмерсонов.