Он вложил пулю точно между горящих, умоляющих глаз, уронил снайперский значок на грудь «неисправимого романтика» и зашагал прочь.
Да, с вопросами покончено. Сразу — и навсегда.
Он все-таки нашел «Иисуса» — если только эти библейские имена имели в данной ситуации какое-либо значение.
Человеком, стоявшим на вершине пирамиды, — так сказать, Царем Царей — был Оджи Маринелло.
Так и сдох, будто собака, на не нужной никому территории.
Никому не нужной, кроме него самого.
Встречаясь взглядом с Боланом, Энджи всякий раз смущенно опускала глаза. И дело не в том, что когда-то, теперь уже в далеком прошлом, когда он впервые появился в Питтсфилде, она всадила в него пулю. Это он простил ей, и она знала. Дело в другом. Она была чертовски красива, и случилось так, что Болан смог лицезреть ее, что называется, во всем блеске ее очарования. С одной стороны, это наполняло Энджи потаенной, свойственной любой женщине гордостью, а с другой — конечно же, слегка смущало. Не ее вина, что эти выродки, прежде чем бросить в голую клетку ее саму раздели догола. И все же, и все же...
Разлив по чашечкам кофе, она наклонилась, быстро поцеловала Лео в нос и, извинившись, вернулась на кухню.
— Тебе чертовски повезло, Лео, — пробормотал Болан.
— Повезло! Не то слово! — самодовольно ухмыльнулся новый член Совета. — А вот про тебя, сержант, я могу сказать точно: твой ангел-хранитель не дремлет — ни дня, ни минуты! — Он протянул руку и осторожно коснулся повязки на шее и плече Палача. — Могло все кончиться плачевно. Еще один сантиметр, приятель, — и ни один из нас не вышел бы оттуда. Как плечо?
— Заживет, — отмахнулся Болан. — У тебя как дела? Ты уверен, что ваш союз с Эритрея прочен?
— Убежден. У нас с ним прекрасные отношения. Я никогда еще не чувствовал себя столь уверенно. А сейчас мне он даже и не нужен. У него свои игры — вот он и подарил меня Совету.
Болан кисло улыбнулся:
— Жаль. А я как раз решил отдать его.
— Это в каком же смысле?
— Я пообещал Гарольду найти козла отпущения, фальшивку. Холодное мясо. Но у меня не осталось ничего, что можно было бы послать ему, так что придется отправить теплое мясо.
— Дэвида? — Глаза Лео расширились.
Болан согласно закивал:
— Только его одного. Он заработал это. Послушай, Лео, Симон был человеком в десять раз дороже, чем Эритрея. Но он хоть честно умер — рядом с боссом. Он до конца боролся за эту идиотскую идею, которую себе втемяшил в голову старик. Да и не только одному себе.
— Я до сих пор не понимаю, как все было организовано. Ты говорил, будто Дэвид и впрямь намеревался...