Когда они спустились к федеральной дороге, Болан пришел к заключению, что противник их не преследует. Не скрывая своего удивления, он повернул в сторону Лас-Вегаса и, обернувшись, сказал:
— Сдается мне, что нас оставили в покое.
Из глубины фургона послышался слабый, неразборчивый ответ.
— Все в порядке? — спросил Болан.
— Надеюсь, выживу. И... Болан...
— Да?
— Спасибо.
— Чего уж там, — с улыбкой ответил Болан.
Благодарность в данном случае была неуместна. Болан знал это, Лайонс тоже.
Мак закурил, с наслаждением затянулся сигаретой и удовлетворенно вздохнул.
— Хотите сигарету? — спросил он.
— Я бросил. Курение вредит здоровью. Разве вам это неизвестно?
Болан хмыкнул. Его гость приходил в себя. Чтобы отбить охоту шутить у такого парня, как Лайонс, его нужно было бы пропустить через мясорубку. Мак снова глубоко затянулся сигаретой и пустил струю дыма в глубь фургона.
— На свете немало других вещей, которые пагубно влияют на здоровье, — возразил он.
На этот счет у него не было никаких сомнений. Война, например. А также последняя чересчур затянувшаяся схватка на дороге...
Кровь врага, которую щедро проливал Болан, никоим образом не смущала его и не вызывала бесчисленные угрызения совести. В этом заключался смысл его жизни. К черту интеллектуалов с их гнилой философией: мафию можно победить только одним способом — действуя ее же методами. До определенной степени, конечно. Правила игры, а война действительно напоминает игру, менялись очень редко, как, например, сегодня на горе, когда в самый разгар кровавой оргии пришлось отказаться от детально продуманного плана боя, чтобы спасти человеческую жизнь.
Кстати, вот оно — интеллектуальное решение проблемы: их надо бить в их собственной игре, их же методами... но при этом не быть похожими на них. С точки зрения Болана этот момент коренным образом отличал его от противника: он еще не потерял человеческий облик.
— Мне кажется, что с момента нашей первой встречи вы выросли, Болан. Несмотря на пластическую операцию, я узнал вас тут же, с первого взгляда. Точнее, с первого выстрела. Вы все еще продолжаете воевать?
— К этому привыкаешь, — ответил Болан.
Действительно, война становилась образом жизни. Стоило лишь внутренне согласиться с постоянным напряжением и неизбежностью смерти, как необходимость убивать врага, бежать и скрываться становилась естественной, словно само дыхание.
На губах Болана заиграла легкая улыбка, и он спросил полицейского:
— Что значит «я вырос»?
Лайонс, кривясь от боли, потихоньку протиснулся вперед и опустился на сиденье рядом с Боланом.