. Несшие караул гвардейские стрелки глядели на него оторопело и шепотом спорили между собой, напился комедиант или просто спятил на радостях.
Капитан протянул мне кувшин, и я как следует приложился к нему, прежде чем вернуть. Вино уняло колотивший меня озноб. Я взглянул на Гуадальмеди ну — как всегда, вылощенный и элегантный, небрежно подбоченясь, он стоял перед нами несколькими ступеньками выше. Пробудившись поутру и прочитав мою записку, граф с двадцатью стрелками прибыл на место происшествия к шапочному разбору — король, целый и невредимый, сидел на камне под огромным дубом на краю опушки, Малатеста со связанными за спиной руками лежал лицом вниз в грязи, а мы с капитаном пытались привести в чувство Косара, раненного в голову его противником, которому, впрочем, досталось сильней. Стрелки, не желая разбираться, что к чему, а равно — искать правых и виноватых, вознамерились пощекотать нас шпагами и были уже совсем готовы прикончить меня и капитана — причем Гуадальмедина словечка не вымолвил в нашу защиту, — если бы его величество лично не внес ясность в этот вопрос, расставив все на свои места. «Эти господа, — сказал король, — с риском для собственной жизни и выказав немалую доблесть спасли меня». После высочайшего вмешательства никто уже не смел нас тронуть, и даже Гуадальмедина сменил гнев на милость. Вот потому мы и сидели теперь, окруженные стражей, на ступенях колоннады и попивали вино, покуда наш государь пребывал в своих покоях. Все возвращалось на круги своя. Уж не знаю — к добру ли, к худу.
Щелкнув пальцами, Альваро де ла Марка велел подать еще вина, а когда слуга принес кувшин, с улыбкой обратился к моему хозяину:
— За сегодняшнее дело, Алатристе! За короля и за тебя!
Он выпил и тотчас протянул сверху вниз затянутую в перчатку руку, то ли желая помочь капитану подняться и произнести ответную здравицу, то ли для рукопожатия. Однако тот остался сидеть как сидел, поставив кувшин на колени и будто не замечая протянутой руки. Глаза его были устремлены на четыре мертвых тела, лежащие в ряд под дождем.
— Ты, может быть… — начал Гуадальмедина.
И тотчас осекся, и улыбку будто стерли с его губ. Взглянул на меня, но я отвел глаза. Он постоял минутку, рассматривая нас, потом очень медленно поставил кувшин на пол, повернулся и пошел прочь.
Я молчал, сидя рядом со своим хозяином, слушая, как стучит дождь по черепичной крыше, — и наконец пробормотал:
— Капитан…
Одно слово. Я знал — этого достаточно. Жесткая рука легла мне на плечо, потом ласково потрепала меня по шее.
— Мы живы, — произнес он, помолчав.