, вы чересчур распустили язык, и рано или поздно это создаст вам проблемы, если, конечно, доживете; но сегодня, на рассвете этого утра, его голова занята другим. Где-то между «Энсертеном» и сушей плавает объединенная франко-испанская эскадра: тридцать три линейных корабля, пять фрегатов и две бригантины, плавает и ждет возвращения тендера с результатами разведки, а насчет задницы покойника – сравнение вполне подходящее. На ум Келеннеку вновь приходит, тревожа его, недавняя мысль. А вдруг он, сам того не зная, находится прямо посреди английской эскадры?
– Сукины дети, – сквозь зубы повторяет он.
– Но мы-то в этом не виноваты, несла[17], мон капитэн? – отзывается впередсмотрящий, полагая, что это приглашение поучаствовать в разговоре. – Ведь в этом чертовом тумане не видно autentique merde[18].
– Не те э парле а туа[19], Бержуан. Занимайся своим делом.
Впередсмотрящий умолкает и лишь тихонько ворчит себе под нос. Келеннеку не нужны разные там морские уставы, чтобы разбираться со своими людьми, поэтому он не мешает парню. А бриз-то все больше набирает силу, с облегчением отмечает он про себя. Он не суеверен, однако все же принимается тихонько насвистывать, зазывая ветер. Фью, фью, фью. Впередсмотрящий искоса на него поглядывает, но Келеннеку плевать. Куда смешнее было бы, начни он скрести ногтями мачту, как в подобных случаях делают англичане, или молиться и креститься, как испанцы – уж эти-то даже паруса не зарифят без того, чтобы не приплести господа бога и не помолиться всем святым вместе и каждому по отдельности. Так что он посвистит еще немножко – фью, фью. Ровно столько, чтобы ветру хватило силы хоть как-то разогнать эту серую мерзость и надуть паруса. Чтобы он, Келеннек, смог выполнить данное ему поручение и свой долг перед la Patrie[20] – как следует рассмотреть, что там, впереди. Потому что уже пора бы.
– Ветер крепчает, мон капитэн.
Это правда. Вест уже отчетливо потягивает, мало-помалу раздирая в клочья туман перед носом «Энсертена». Паруса, наполняясь ветром, рвут кренгельсы, крепящие их к леерам; шкоты натягиваются, и движение тендера становится все более уверенным и ощутимым.
– Там келькешоз даван[21], – настаивает впередсмотрящий.
Келеннек, сошурясь, буравит зрачками туман, прислушиваясь. Время от времени он краем глаза посматривает на матроса, который по-прежнему невозмутимо вглядывается в серую завесу. Не зря здесь именно Бержуан. Из всей команды «Энсертена» у него самый зоркий глаз, а еще особое чутье на такие вещи – что-то вроде шестого чувства. Как-то раз, на обратном пути из Канады, в сотне миль от мыса Фарвель, он углядел в тумане айсберг на расстоянии всего двух кабельтовых