– Вот еще, мой капитан! Орокьета еще не договорил (де ла Роча, обернувшись, смотрит как зачарованный на целый шквал вспышек, вылетающих из левого борта ближайшего англичанина), когда «Антилья» сотрясается от мачт до киля. Со сжавшимся сердцем и стиснутыми зубами командир поднимает голову и видит, что пока дело не так плохо: оборвано несколько фалов, кое-где поломан рангоут, но не слишком. Слава богу, бормочет он про себя. Сейчас это самое главное, потому что без мачт и реев корабль превратится в немощное, неуправляемое корыто – отличную цель для вражеских батарей. То есть будет приговорен. Как уже приговорено большинство сражающихся здесь французов и испанцев.
– Линарес.
– К услугам вашей милости, сеньор капитан. Де л а Роча указывает старшему штурману – мичману Бартоломе Линаресу – просвет между носом и кормой двух ближайших английских кораблей.
– Прибавьте-ка еще один румб. Я хочу, чтобы мы прошли вот здесь.
– Я попробую, сеньор капитан.
– Не надо пробовать, разрази меня гром. Надо сделать.
Штурман бежит к трубе, чтобы передать команду в рулевую рубку, а в это время вдоль борта корабля пробегает цепь вспышек и взрывов, карракабумм-ба, бумм-ба, бумм-ба. Вот вам гостинец для вашего Георга III и для его паскуды-матери. Это «Антилья» отвечает на огонь англичан, и когда бриз относит дым в сторону, де ла Роча, довольный, видит, что люди держатся хорошо. Орудийная прислуга суетится вокруг восьмифунтовых пушек на носу и шканцах: охлаждает их, заряжает, выкатывает на боевую позицию и закрепляет у портов, а стрелки, как и гренадеры на ахтердеке, лежат на палубе (сверху натянуты сети, чтобы защитить их от падающих на голову обломков и оборванных снастей), укрываясь за скатанными койками и мешками, уложенными в коечные сетки, ожидая, когда англичане подойдут на мушкетный выстрел и можно будет открыть огонь. Начальники и часовые поддерживают порядок. Тех немногих матросов и новобранцев, которые при каждом вражеском залпе бросаются бежать, возвращают на место ударами плети, а морским пехотинцам, охраняющим люки, иногда приходится выставлять штык, если кто-нибудь приближается к ним в надежде улучить подходящий момент и укрыться в трюме; однако в общем и целом люди ведут себя разумно и дисциплинированно. Убитых и раненых мало; большинство их тут же уносят вниз, в лазарет, и они исчезают в люках, постанывая – те, кто может стонать, – аи, аи, мама моя родная (Эстевес, старший хирург, вместе со своими подручными, наверное, уже вовсю режет и шьет, а падре Потерас бормочет над пациентами свою латынь), а здесь, на палубе, трупы просто сбрасывают в воду, чтобы не загромождали пространство и не деморализовали товарищей. Прощай, Пако. Плюххх. Прощай, Маноло. Плюххх. И разрушений пока что не так уж много. Де ла Роче докладывают, что на первой и второй батареях разбита пара пушек и есть потери, но офицеры владеют ситуацией. Мачты тоже не слишком пострадали, повреждена одна из консолей для боеприпасов возле фок-мачты, третью по штирборту пушку снесло с лафета, но штаги и ванты, поддерживающие мачту, почти все целы. Ближе к корме ядро вырвало кусок шкафута, оставив за собой кильватер обломков, щепок и потоков крови.