Бумм-ба, бумм-ба, бумм-ба. Придерживаясь одной рукой за планшир и чувствуя, как содрогается под ногами корабль под ударами английских ядер (каждый причиняет такую боль, словно оно угодило тебе в самое нутро), дон Карл ос де ла Роча смотрит в подзорную трубу, потом складывает ее и опускает. Он подавлен. Впереди, там, куда направлен нос «Антильи», идущей в бейдевинд под марселями и брамселями курсом зюйд-ост, стоит плотная стена серо-белого тумана; среди него то тут то там полыхают вспышки пламени и взвиваются спирали дыма, который, поднимаясь, завивается вокруг голо торчащих мачт и изрешеченных ядрами и пулями парусов. Бумм-ба. Большинство кораблей союзной эскадры неподвижны, они борт о борт сражаются с англичанами, которые преспокойно дрейфуют прямо на них. Испанцы и французы стараются поддержать друг друга огнем, не разбираясь, кто под каким флагом, а в стороне четыре французских корабля из подразделения Дюмануара, идя на ветер, удаляются от места боя и уже миновали британский арьергард, по пути обменявшись с ним лишь несколькими пушечными выстрелами. Оревуар, или как там прощался Вольтер, подбрасывая в воздух свою chapeau[94]. Кто сбежал сегодня, говорят они, сможет драться завтра. Или никогда. Что же до кораблей, додрейфовавших до линии баталии, то «Энтрепид» капитана Энфернэ ожесточенно бьется, силясь помочь своему флагману «Бю-сантору», а испанский «Нептуно» капитана Вальдеса так же отчаянно отбивается от двух британцев, перерезавших ему путь, когда он шел на выручку к «Сантисима Тринидад». Бумм-ба, бумм-ба. Бумммм-бааа. Мощный вражеский огонь срезает у «Нептуно» стеньгу и половину марса фок-мачты; на палубу рушится гора обломков и перепутанных снастей. На этот раз, с горечью думает де ла Роча, Кайетано Вальдесу не удастся повторить свой подвиг, совершенный у мыса Сан-Висенте, когда он на своем «Пе-лайо» спас «Тринидад» от английского плена. Сейчас дай бог спастись хотя бы ему самому.
– С вашего разрешения, мой капитан. Пожалуй, вам бы лучше спуститься на шканцы.
По крайней мере, думает де ла Роча, капитан-лейтенант Орокьета не забыл о манерах. Он сказал «вам бы лучше спуститься, мой капитан, с вашего разрешения», а не «давайте уходить с ахтердека, да поскорее, пока нас не превратили в фарш». Потому что, мысленно продолжает де ла Роча, высокая кормовая надстройка и вправду стала чрезвычайно опасным местом. За исключением Орокьеты, старшего штурмана Линареса, лейтенанта Галеры, обоих гардемаринов и шкипера Роке Алыуасаса, все остальные по распоряжению командира либо стоят на коленях, либо просто лежат: люди из расчетов карронад (этими орудиями пока что не имеет смысла рисковать, потому что враг еще далеко) и двадцать отборных гренадеров морской пехоты, которым лейтенант Галера уже давно приказал подняться на ахтердек, и вот теперь они согнулись в три погибели вокруг бизань-мачты: белые ремни, мушкеты и безупречная – что да, то да – профессиональная дисциплина. Чем ближе корабль к английской линии атаки, тем гуще летят повсюду ядра и обломки. «Антилья» шла более или менее в кильватере «Нептуно», однако британцы отсекли его, сомкнув строй перед ее носом. Поэтому де ла Роча приказал привестись чуть круче к ветру, целя в просвет между двумя последними кораблями из арьергарда Нельсона. Подсечь самих подсекателей. Так он подсобит Вальдесу, а оказавшись с другой стороны, сможет попытаться, дрейфуя, приблизиться и отвлечь на себя врагов, громящих «Тринидад». Этими мысленными расчетами линий, углов и курсов его голова занята сейчас больше, чем сиюминутными действиями, потому что именно эти расчеты должны позволить ему, с учетом ветра и возможностей парусов (или того, что останется от них через некоторое время), сделать так, чтобы три тысячи тонн дерева и железа, на которые опираются его ноги, прошли через этот бой так, как надо. В конце концов, нынче боевой корабль являет собой сложную машину, плавучий цех, созданный для борьбы, подчиняющийся регламентам и уставам, где люди трудятся и умирают и где от них требуется только одно: быть верными и знать свое дело.