запачкать мундир. Ему слышно, как сзади наверху, на ахтердеке, лейтенант Галера выкрикивает команды, а потом трещат мушкетные залпы его гренадеров. Крра, крра. Молодчина Галера. Надежный, исполнительный, несмотря на то, что его правая рука была холодна, как сама смерть. Крра, крра, крра. Де ла Роча поднимает голову и несколько секунд смотрит в лицо убитого матроса, висящего в пяти футах над ним. Он не узнает его, но понимает, что это бывалый моряк: босые ноги, смуглая, еще даже не успевшая побледнеть кожа, замысловатая синяя татуировка вдоль всей руки, той самой, с которой капает кровь. Его затуманенные глаза полуоткрыты, как будто человек просто задумался, глядя вдаль. Опустив голову, де ла Роча встречает испуганный взгляд гардемарина Хуанито Видаля, который, несмотря ни на что, снова появился на трапе, ведущем с палубы на шканцы. Тринадцать лет. О господи. Его старшему столько же.
– На второй батарее все в порядке, Видаль?
– Так точно, сеньор капитан!
Крраа, крраа, продолжают трещать мушкеты. Этот треск, свой и вражеский, перекатывается туда-обратно, вспышками и дымками отмечая выстрелы с бортов обоих кораблей. Орокьета, отчаянно матерясь, командует тем, у кого нет ружей, лечь на палубу, на шканцы и между пушками. Люди повинуются, не ожидая повторения приказа, и валятся друг на друга. Дай бог, чтобы они сумели снова подняться, когда придет время, думает де ла Роча. Одна из мушкетных пуль разбивает песочные часы на задней стороне бизань-мачты, заставив шарахнуться рулевых. Другая ранит одного из комендоров ближайшей восьмифунтовой пушки. Еще одна угодила в палубный настил в двух пядях[98] от башмаков капитана, украшенных серебряными пряжками: брызнули щепки, из пазов выступила смола. Шкипер Роке Альгуасас подходит, обеспокоенный, словно для того, чтобы попросить командира быть поосторожнее, но де ла Роча холодным взглядом велит ему уйти. Орокьета тоже видел, что произошло, и вопросительно смотрит на капитана, ожидая слов или какой-нибудь реакции, но тот молчит. Я сделан из пемзы, парень. Хотя, добавляет он про себя, эти сволочи уже приметили меня. Кто-то из английских командиров, с эполетами и золотым галуном на шляпе, вопит, требуя, чтобы по нему стреляли. Но делать нечего, поэтому де ла Роча – зубы сжаты, все мускулы до последнего напряжены в ожидании пули, которая отправит его ко всем чертям, – начинает шагать по палубе (насколько возможно спокойно) туда-сюда, чтобы врагам было труднее прицелиться. Крраа, крраа. Дзиннн. Повсюду свистят щепки и жужжат свинцовые шмели. Находящийся вне боя будет считаться покинувшим свой пост. Мать его так и растак. Де ла Роча снова сует руку в левый карман кафтана и перебирает бусины четок. Храни тебя бог, Мария благодатная. На мгновение перед ним будто всплывают лица жены и четверых детей. Эх, знать бы, горько усмехается он про себя, сколько времени понадобится бедной Луисе, чтобы получить мое невыплаченное жалованье и выхлопотать вдовью пенсию.