Хорошие вопросы. Особенно прекрасны они тем, что собери ты хоть целый философский факультет, ни один из учёных умов не даст ответа. Каждый решает для себя сам, и логика тут совершенно ни при чём. Это нечто идущее изнутри, глубокие корни, выпускающие по весне молодую поросль тех самых категорических императивов, которые либо есть, либо нет, и, если они отсутствуют – взывать к чувствам, подобным мной упомянутым, совершенно бесполезно.
Валленштейн этого, похоже, не понимал.
– Взываю к вашим патриотическим чувствам, госпожа Паттерс. В конце концов, наши расхождения относятся исключительно к деталям повседневного бытия рода человеческого, однако ни я, ни вы не ставите под сомнение само выживание нашей расы!
– К моим патриотическим чувствам, полковник, раньше надо было взывать. Когда моих родителей...
Она резко отвернулась.
– Но неужели все люди, какие есть, должны расплачиваться за... превышение должностных полномочий одним-единственным командиром?
– Полковник, – Гилви вздёрнула подбородок, взглянула на него в упор. – Полковник, не тратьте зря время. Вы выбираете неправильные слова.
– Может, мы будем считать, что я их уже нашёл? – Валленштейн позволил себе след бледной улыбки.
– Может, мы будем считать, что я тебя просто попросил? По-дружески... нет, не по-дружески. – Я положил Гилви руку на плечо. – Гил, мы с тобой...
Она немедленно просияла, что в её положении казалось по меньшей мере странным.
– Правильные слова очень просты, герр оберст, – презрительно бросила она через плечо, без стестения прижимаясь ко мне. – Плевать мне на род человеческий. По мне – так сгинул бы он весь, если такова цена падения Империи. Нельзя нам быть хищниками, рано или поздно встретим зверя поматёрее. Вот... мы и встретили. Нам бы сидеть тихо, как у нас говорили – «на попе ровно», извините, полковник, за некультурное выражение. Вот нам и дали по зубам как следует. А Империя ведь не остановится, она полезет дальше, ей ведь непременно нужно знать, кто именно ей тумака отвесил да как бы сдачи дать?
– Гил, ты согласна? – перебил я, видя, что Валленштейн уже готовится ответить – без сомнения донельзя патриотической и шовинистической речью, превознося решительность и свирепость человеческой расы. Хотя уж сколько лет тому назад сказано – «подставь вторую щёку».
– Согласна ли я? Я согласна пойти за человеком, которого люблю. Робко надеясь, что он тоже меня любит. Что, если мы выберемся из этой передряги живыми, смогли бы убраться куда подальше от империй и федераций. Рус, мы с тобой – два сапога пара. И... если ты прав... мы с тобой...