– Дело есть, – Антон вступил в будку, заслоняя парковщика спиной от возможного взгляда с улицы.
– Че за де… Ххык!
Это Антон с ходу саданул мужлана коленом в диафрагму. Бутерброд рухнул на маленький столик, из глаз мужлана брызнули слезы. Это вот так – его, такого большого и сильного?!
– Фуй сварился, будем есть, – доверительно сообщил Антон, рубанув мужлана кулаком по затылку.
Мужлан уткнулся мордой в столик и обмяк. Воровато оглянувшись, Антон стянул распашонку, напялил на себя и с хозяйским видом направился прямиком к «девятке» горцев, лихорадочно шаря взглядом по соседним рядам. Барин упитанной тенью шествовал следом.
То ли горцы и в самом деле имели некоторый опыт подобного рода, то ли все остальные – любопытные бараны, но в соседних тачках никого не было: все сосредоточились там, откуда лучше видно. Стекло «девятки» со стороны водилы было спущено, из окна летела фисташковая шелуха и вился сигаретный дым – Мент владел обстановкой на все сто.
– Неудобно сидят, – посетовал Антон, перекладывая «ПСС» в левую руку и пряча его в рукаве куртки. – Страхуй Ахмеда.
Барин кивнул, обходя «девятку» справа.
– Здравствуйте, я ваша мама! – Антон по грудь ввинтился в окно «девятки», ткнул Сулейману «ствол» под сердце и дважды надавил на спусковой крючок.
Тюк! Тюк! – легкомысленно шлепнул «ПСС». Тело Сулеймана жутко дернулось, выгнулось дугой и на секунду застыло в таком положении, обретая твердость дерева.
Навалившись всей массой, Антон титаническим усилием вернул тело на исходную. Игнорируя конвульсивную дрожь умирающего, упер «ствол» Ахмеду в кадык и закончил:
– …А сися у меня одна, так что – сосать будете по очереди.
Сулейман вздрогнул ещё пару раз и затих.
– Ну вот, теперь ты один – вся сися в твоем распоряжении, – подбодрил Антон пленника. – Ты нам нужен, Ахмед. Медленно поверни голову и посмотри назад. Ручки – правильно, ручки держи вместе, не шевели.
Ахмед не спешил выполнять распоряжение. В эту секунду он был более всего похож на работу талантливого скульптора Эрнста Неизвестного «Исход и возвращение» (эта штука в Калмыкии стоит – я не раз на неё любовался). В красивых влажных глазах плескался океан отчаяния, породистое лицо уродливо расползлось в наигорчайшей гримасе.
Нет, не внезапная смерть соплеменника так расстроила храброго горского воина. Чего-чего, а смертей на своем веку Ахмед насмотрелся.
Воина люди огорчили. Те самые нехорошие люди, что в свое время ранили воина, пленили, пытали, заставили «слить» стратегически важную информацию, держали два месяца в яме, а под занавес продали брату, как последнего барана. Этих людей, судя по всему, воин видеть совсем не хотел. Точнее, хотел – но один лишь раз, и в панораме снайперского прицела.