Лейла быстро забралась в кузов, проскользнула по бараньим тушам к переднему борту и, откинув тент, постучала стволом по дверному стеклу. Приспустив стекло, я высунулся наружу и кисло поинтересовался, предчувствуя какую-то непредсказуемую пакость:
– Ты что – мясцом побаловаться решила? Время, знаешь ли, не того…
– Тывой фейс я наблудаю на зеркало, – деловито сообщила маленькая разбойница. – Сывет нэ надо тущит – так ехай. Если ты сывет тущит – я стрелят через кабина. Ю андестен?
Ну конечно, я все «андестен»! Вот чертовка! Теперь мне ее вообще никак не достать – сидит сзади, как в окопе, и наблюдает за мной в зеркало. А я ее совсем не вижу – темно, знаете ли. И как это я не догадался свернуть к чертовой матери это треклятое зеркало, когда готовил машину к выезду? Это что ж получается: маленькое исчадие ада элементарно обуло такого профи, как я?! Мне ж теперь кранздец при любом раскладе – я даже тривиально удрать не могу, в цепях запутаюсь, пока буду выбираться из кабины. Даже если изловчусь как-то соскочить на ходу, наподобие Дэвида Копперфилда, – за то время, что я буду выпрыгивать, мой незарегистрированный мастер спорта по стрельбе успеет не спеша превратить меня в дуршлаг – это не ходи к гадалке. Ой как обидно!
– Шутить изволите, сударыня! – сурово напыжился я. – Как это ты себе представляешь – ехать со светом в кабине? Мне ж дорогу не видать! Через двадцать метров свалимся в пропасть – нам еще спускаться и спускаться, матушка!
– Фары горят – видно все, – опровергла мои доводы Лейла. – Баищса – ехай тиха. Сывет тущит нэ надо – я сказал!
– Тьфу, ты – черт, не ребенок, – нервно хохотнул я. – Ну, хрен с ним, со светом, – разберемся как-нибудь… Но тебе ведь в лицо надует – ты понимаешь это? Чай, не май месяц на дворе! Мне потом твоя мать за это дело жопу на клочки порвет, блин! Надует голову, и подхватишь менингит – и будешь дебилом, если не умрешь вообще. Ты про менингит слыхала?
– Мой голова – что хочит, пуст делаит, – авторитетно заявила Лейла. – Тывой жопа эта нэ касаитса! Ехай!
– А если не менингит – так, может быть, еще хуже, – не сдавался я, пытаясь задеть наиболее чувствительные струнки девичьей души. – Надует голову – потом твое прекрасное личико покроется огромными чирьями! Такими гно-о-о-ойными, струффф-о-о-о-озными, они будут лопаться, а гной будет сочиться, сочиться, стекать по подбородку, а на него будут мухи садиться – такие зеленые, противные… Брр!!!
– Сабсэм плахой, – неожиданно резюмировала Лейла. – Какой муха? Зима стаит – пасматры, донки! Насикомий вэсь сыпит! А ну – рука покажи!