Пафнутьев повернулся, окинул взглядом кабинет, где только что разыгрались кошмарные события, и присел там же, у окна, поджав под себя ноги, как бы опасаясь впачкаться в густую оськинскую кровь.
— И это все, что ты можешь сказать?
— Ты знаешь, Шаланда, что есть жизнь человеческая?
— Ну?
— Жизнь человеческая — это яркий, благоуханный цветок на солнечном весеннем лугу... Пришел козел и съел.
— Ну? — не понял Шаланда.
— Убрать бы надо, — проговорил Пафнутьев. — В кровище тут все у тебя...
Ступить негде.
Шаланда мгновенно обиделся, налился краснотой, но сдержался, промолчал.
Через некоторое время, видимо, дошло до него, что не издевается Пафнутьев, не насмехается над его бестолковостью, а дело предлагает, единственное, что сейчас действительно необходимо сделать.
Подняв трубку, Шаланда набрал короткий номер внутренней связи и, дождавшись, когда кто-то откликнется на том конце провода, коротко бросил:
— Зайди.
Через минуту вошел дежурный и остановился в дверях, стараясь не опускать взгляда, чтобы не видеть залитого кровью пола.
— У нас там есть кто-нибудь, в клетке? — спросил Шаланда.
— Сидят двое...
— Бомжи?
— Не похоже... При галстуках.
— Это хорошо, — мрачно кивнул Шаланда. — Аккуратные, значит.
— Да, чистоту любят. Жаловались, что в камере не очень чисто. Грозились прокурору жалобу накатать. Блефуют, говноеды вонючие. Нет у них оснований для жалоб и нареканий.
— Дадим, — сказал Шаланда, не отрывая взгляда от собственного пальца, который продолжал выписывать на поверхности настольного стекла заковыристые узоры, отражающие сложный, непредсказуемый внутренний мир начальника милиции.
— Простите?
— Основания, говорю, надо бы им дать... Чтоб было что прокурору написать!
— вдруг рявкнул Шаланда, подняв голову. — Живут, понимаешь, у нас, пользуются нашим гостеприимством, кров у них над головой, скамейка под жопой... Пусть поучаствуют в наших хлопотах. Дай им по швабре и приведи сюда. Убрать надо!
Павел Николаевич, вот, тоже жалуется — грязно, говорит, тут у вас, кроваво, говорит.
— Вы имеете в виду... — побледнев, дежурный замолчал.
— Кровь положено смывать!
— Это... Один из них доцент, второй вчера диссертацию защитил... Вот и расслабились ребята... Может, не надо их, а? Неприятности могут быть...
Нарекания опять же...
Шаланда некоторое время молча смотрел на дежурного, перевел взгляд на сидевшего в углу Пафнутьева, потом, обхватив голову руками, начал раскачиваться из стороны в сторону, производя какие-то странные звуки — не то плакал, не то смеялся, не то завывал по-звериному, тоскливо и безнадежно, как может завывать одинокий волк в ночной заснеженной степи.