— Здравствуй, Паша, — произнес Халандовский и отступил в глубь коридора.Как я рад!
— Если бы ты не открыл еще минуту, — проворчал Пафнутьев, сдергивая с себя куртку, — если бы я не услышал твоих шагов, — он бросил кепку на крючок, — если бы я не так устал и не был так разочарован в жизни...
— То что было бы, Паша? — проникновенно спросил Халандовский, медленно открывая и закрывая большие печальные глаза.
— Я бы выстрелами из пистолета высадил все твои замки! И вошел бы, невзирая ни на что!
— И правильно бы сделал, Паша, — тихо проговорил Халандовский. — Следующий раз, когда меня не застанешь дома — высаживай смело. И входи. Как бы ты ни вошел — с помощью отмычки, гранатомета или просто позвонишь в дверь, я всегда буду рад видеть тебя! Проходи, Паша, в комнату... Можешь не разуваться.
— А если разуюсь?
— Разуйся, Паша. Вот шлепанцы. Я поставлю твои туфли в сушилку, и ты уйдешь от меня в сухих туфлях. Вижу, вижу, Паша, как тяжело тебе сегодня жилось, как ты день-деньской бегал по улицам за преступниками... А что творится на улицах, я знаю...
— Ладно. Понял.
Сковырнув с ног туфли, Пафнутьев в носках прошел в комнату. Увидев стол, он остановился и закрыл глаза. И тихий, еле сдерживаемый стон вырвался из его груди.
— О, Боже... Неужели это еще возможно? — спросил он слабым голосом,Неужели, Аркаша, жизнь продолжается?
— Я скажу тебе, Паша, больше... Она будет продолжаться еще некоторое время. И этого времени нам вполне хватит, чтобы насладиться плодами земли, воды и неба. А также дружеским общением.
— Иногда мне кажется, что все давно кончилось, что жизнь на земле прекратилась и...
— Остались только мы с тобой? — подсказал Халандовский, воспользовавшись заминкой Пафнутьева. — И ты прав, Паша. Меня иногда посещают точно такие же мысли.
Пафнутьев опустился в низкое, продавленное кресло, откинулся на спинку, положил руки на подлокотники. Сделав несколько глубоких вдохов, он посмотрел на Халандовского, расположившегося в соседнем кресле.
— Кажется, выжил, — выдохнул Пафнутьев.
— Не сомневайся, Паша. Ты выжил. Меня всегда удивляла, Паша, твоя потрясающая способность произнести тост не просто уместный, а новый, свежий, дерзкий. Давай выпьем, Паша. Чтоб мы выжили!
— А меня просто потрясала твоя способность все, что угодно, превращать в тосты.
— Вперед, Паша! — и Халандовский бестрепетной рукой наполнил крутобокие стопки, в каждую из которых наверняка помещалось не менее ста граммов водки.
Рюмки тут же окутались влажной дымкой, покрылись мельчайшими капельками, один вид которых в душе усталой и разочарованной рождает надежды и возвращает к жизни.