— Девочка во всем казенном... Смотри, в чем она была... На простынках, на пеленках больничные штампы, в одеяло вшит лоскуток, которым обычно помечают солдатские вещи... Дома детей иначе одевают... Что-то голубенькое, розовенькое, какие-то кружевца, носочки... Здесь ничего этого нет. Она, как из казармы...
— Тогда родители и в самом деле могут не позвонить, — Пафнутьев подошел к вороху белья, которое было на девочке, приподнял за уголок одну пеленку, вторую, всмотрелся в белый лоскут, вшитый в самый угол синего спецовочного одеяла, но ни единой буквы разобрать ему не удалось — лоскут был каким-то выжженным, видимо, стиральными порошками, химическими травлениями...
Пафнутьев подошел к телефону и набрал номер телестудии. Фырнин был еще на месте, видимо, дожидался ночного выпуска новостей и скучал, поглядывая на часы.
— Валя, опять я, верный твой сокамерник... Новостей нет? Кто-нибудь спрашивал о девочке?
— Нет, Паша. Никто.
— Ни единого звонка?
— Один был, но человек интересовался не столько девочкой, сколько задержанным мужиком... Я сказал, что ничего определенного ответить не могу, попросил оставить телефон, мы, дескать, перезвоним.
— Молодец! А он?
— Повесил трубку.
— Так, — огорчился Пафнутьев. — Ну хоть позвонил, и то хорошо. Послушай, Валя... Я уже дома, если будет что-то новенькое, звякни, ладно?
— Заметано, — и Фырнин положил трубку...
Девочка проспала всю ночь, так ни разу и не проснувшись. И всю ночь над ней стояла, сидела рядом, ходила вокруг Вика, понимая, что происходит нечто из ряда вон. Время от времени к ним подходил заспанный Пафнутьев. Постояв, так и не проронив ни слова, уходил в спальню.
А утром, так же молча выпив чашку крепкого чая с соленым сыром, он побрился, оделся, вошел в комнату.
— Все, — сказал он. — Хватит. Упаковывай это существо, и поехали. И так много времени потеряли.
— Куда? — вскинулась Вика.
— К Овсову, — Пафнутьев по памяти набрал номер телефона, долго ждал, пока поднимут трубку. Наконец, в динамике раздался заспанный голос хирурга.
— Да... Слушаю.
— Разбудил? — спросил Пафнутьев.
— Паша? Ты? О, Боже... — Овсов, видимо, не совсем еще пришел в себя...Подожди, ни фига не понимаю... Полчаса назад заснул... Ночью двух простреленных привезли...
— Выжили?
— Один выжил, телохранитель... А хозяин его помер. Обычная картина — контрольный выстрел в голову. А у тебя что? Надеюсь, без выстрелов?
— Еду к тебе, Овес.
— Едь... Только не очень быстро, я еще немного подремлю.
— Буду через десять минут.
— Ну ты, Паша, даешь... Ладно, едь... Я за это время хоть воды в морду плесну.