— Паша, ты пойдешь со мной на передачу?
— Знаешь, Жора... Чуть попозже. Сходи один. У тебя больше успехов, твои ребята поймали человека с миллионом долларов... Тебе есть что рассказать. А что я? Пустое место.
— Как знаешь, — Шаланда не стал спорить и доказывать, что Пафнутьев тоже кое-что мог бы рассказать, но тем и отличался Шаланда, что его можно было легко убедить в собственном превосходстве — он этому верил сразу и до конца.
— Худолей вот тоже не хочет, к тому же у него сегодня связность речи нарушена. Хромает у него связность речи.
— Пьет? — жестко спросил Шаланда.
— Так можно сказать, но, знаешь, сегодня он активно закусывает. Можно сказать — обильно.
— Гнал бы ты его, Паша. Я тебе могу такого эксперта предложить... Потрясающий парень.
— Не пьет?
— В рот не берет. Прислать?
— Чуть попозже, Жора, чуть попозже.
— Ладно, пока. Не пропусти последние известия.
Пафнутьев сложил коробочку телефона, сунул ее в карман и, подпрыгнув, уселся рядом с Худолеем на подоконнике. Это место было хорошо хотя бы тем, что здесь их наверняка никто не подслушивал, а они просматривали и лестницу, которая шла вниз, и лестницу, которая шла наверх. И передвижение всех жильцов дома было перед ними, как на ладони.
— Не любит меня Шаланда? — спросил Худолей.
— Замену предлагает.
— А ты?
— Ты же слышал... Сказал, что чуть попозже. Он по телевидению сегодня выступает. Будет рассказывать о своих поисках и находках. Город, говорит, взбудоражен, люди хотят знать правду, их надо успокоить, а то прошли слухи, что здесь подвалы забиты трупами, а сам Объячев питался младенцами.
— Бедные младенцы, — вздохнул Худолей. — Только вот что я тебе, Паша, скажу... Не надо бы нам так усиленно работать, так стремиться к истине и поставлять Шаланде материалы для выступлений перед жителями города. Спешка, она ведь никогда до добра не доводит. Не зря народ сказал... Поспешишь — людей насмешишь. И мы с тобой можем так насмешить всех наших знакомых, что они будут по земле кататься каждый раз, как только увидят тебя или меня. Обещай мне, Паша, что ты не будешь очень уж спешить раскрывать это дело. Я ведь тебе уже говорил об этом, предупреждал о грозящей опасности.
— Но поясни хотя бы свою глубокую мысль, а то я здесь, честно говоря, стал хуже соображать.
— Это заметно, Паша.
— Внимательно тебя слушаю.
— Паша, в этом доме столько виски, в этом доме столько виски, что, если все останется здесь... мы себе этого никогда не простим. А люди будут над нами смеяться. Одни будут зло смеяться, другие ехидно, но самым обидным будет просто веселый, безудержный смех. Ты обещал, Паша, не торопиться.