Результат оказался совершенно неожиданным — бомж попросту поперхнулся и уставился на гостя глазами, полными ужаса. Сквозь его месячную щетину, невзирая на выпитое виски, явственно проступила бледность. Что делать, простоват был бомж, а жизнь в подворотнях, в пустых вагонах и брошенных складах, когда приходится бояться не только сторожей, их собак, но и просто прохожих, когда тайком приходится питаться из мусорных ящиков, — все это лишило его твердости, уверенности, способности к самому малому сопротивлению.
— Где брал масло? — спросил Худолей, казня себя за непозволительное коварство по отношению к этому забитому существу. После многих лет работы в следственных кабинетах он знал — не догадывался, не открывал что-то новое, а просто знал, что первые вопросы должны быть невинными, они вроде бы никого ни в чем не уличают, они вроде продолжения предыдущей беседы.
— В гараже, — бесхитростно ответил бомж. — А что, нельзя было?
— Тебя как зовут?
— Петя.
— А по отчеству? — продолжал выпытывать Худо-лей, понимая, что человек, втянувшийся в ответы, не сможет остановиться и потом, когда он задаст вопрос жесткий и прямой.
— Михалыч, — бомж даже не осмелился произнести «Михайлович», он был просто Михалыч.
— Фамилия?
— Да какая там фамилия! Уже и от имени ничего не осталось! А ты — фамилия! Нет у меня никакой фамилии. Была да вся вышла.
— Масло вернул на место?
— Отнес.
— Много использовал?
— Плеснул на тряпку — и все использование.
— Ладно, Михалыч, — Худолей откинулся назад, отрешенно посмотрел на стакан с виски, отодвинул его в сторону: дескать, какое виски, какая выпивка, если обнаружилось такое, что... Дух перехватывает. — Давай, — устало, негромко, сочувствующе проговорил Худолей. — Показывай.
— Что показывать-то?
— Что смазывал, то и показывай.
— Чистосердечное признание, да? — не то с насмешкой, не то с издевкой спросил бомж.
— Вроде того.
— А что мне будет за это?
— Ничего не будет. — Худолей мысленно воззвал к высшим силам, чтобы сбылись его слова, чтобы не пришлось ему потом каяться и маяться за слова, брошенные хитро и обманно. Но что-то подсказывало ему, что-то стонало в его душе — не сможет человек после преступления так простодушно и легко угощать даровым виски, не сможет быть таким беззаботным, каким был бомж десять минут назад.
— Точно не будет? — Михалыч припал грудью к столу и попытался заглянуть Худолею в глаза.
— Клянусь, я не сделаю тебе ничего плохого, — произнес Худолей, решив про себя, что за эти слова он может отвечать в любом случае, он-то лично и в самом деле не принесет этому существу никакого вреда.