— Не управиться им с домом без хозяина. Продавать придется, — задумчиво проговорил Михалыч.
Смерть Объячева его, похоже, нисколько не тронула, и мысли его как-то все время уходили чуть в сторону, чуть не по тому направлению, к которому подталкивал его Худолей.
— Да, дом неподъемный.
— Устал я, — сказал Михалыч и направился к своему лежаку. — Прилягу. Если чего... Заходи, я здесь. Больше мне быть негде.
Худолей вынул из рукоятки пистолета обойму, осмотрел ее — все патроны были на месте. Не хватало одного — того, которому положено быть в стволе.
— Патроны тоже протирал?
— Нет, они чистые.
— Из обоймы вынимал?
— Я не знаю, как это делается. Сверху протер, внутрь не заглядывал.
— Это хорошо, — кивнул Худолей. Он подумал, что на патронах, промасленных и протертых, наверняка должны остаться отпечатки пальцев того, кто возился с пистолетом, кто вынимал обойму, освобождал ее от патронов, снова заряжал... — Покажи хоть, где именно нашел пистолет, — обернулся он к Михалычу. — Под какими окнами?
— А вот прямо с моей стороны. Я шел по дорожке, все окна были темные, тут вроде спальни у них... Из какого окна вылетел этот гостинец — не заметил. Он в лужу упал, а лужа ледком затянута... По этой пробоине во льду я его и нашел. Сунул руку в глиняную жижу — нащупал. Вынул — пистолет. Думаю, утром искать начнут, а тут я с чистеньким да смазанным. То-то будет весело, то-то хорошо... И покормят, и из этого хозблока не прогонят. Глядишь — и до тепла протяну.
Сунув пистолет и глушитель в карманы куртки, Худолей направился к двери. Уже открыв ее, уже перешагнув порог, он неожиданно обернулся. И столкнулся с настороженным взглядом бомжа — тот даже голову приподнял над своей фуфайкой, чтобы видеть, как уходит, все-таки уходит его настырный гость. Худолей подмигнул ему заговорщицки: дескать, уж мы-то с тобой знаем, что в этой жизни главное, а чем можно пренебречь.
И вышел.
Шагая подтаявшей дорожкой к дому, он прокручивал разговор с бомжем и все время возвращался к его последнему взгляду, которым тот проводил гостя. Что-то в этом взгляде было не так, что-то настораживало истонченную службой и жизнью душу эксперта.
Подходя к дому, подзадержавшись перед дверью, он хотел было оглянуться и вдруг понял — этого делать нельзя. Ему вслед наверняка смотрит хмельной Михалыч. И, осознав это, Худолей понял, наконец, в чем дело, в чем причина его беспокойства — настороженный взгляд бомжа никак не вязался с тем его обликом, каким он предстал в своей ночлежке. Там был опустившийся, усталый, безразличный ко всему бомж. А уходя, Худолей столкнулся с цепким взглядом человека, который может постоять за себя, который еще на что-то надеется в жизни, у которого есть, есть еще кое-какие стремления.