— Так это был посол? В отверстие я плохо разглядел. И тем не менее это является доказательством моей правоты: кара настигает лишь тех, кто этого заслуживает.
— Даже через пятьдесят лет, — заметил Бибьена.
— Вам и это известно, кардинал? Поздравляю! А впрочем, это не так уж и важно. Но здесь вы правы, мне потребовалось время. Записи Платина я нашел лишь прошлой весной. До того я считал, что мои родители умерли от какой-то заразной болезни. Зараза! Представьте, что я испытал при чтении написанного! Пришлось раздобыть кое-какие дополнительные сведения об этой Римской академии… Хорошенькая подобралась компания ученых в кавычках, отъявленных карьеристов и мошенников… Известно ли вам, что после смерти Павла Второго в 1471 году большинство заговорщиков помиловали? Так что стоит иногда заниматься свержением пап! Некоторые даже получили приличные должности… Платина, Капедиферро, многие другие… Помпонио Лето возобновил чтение лекций, академия вновь вернулась к своим привычным занятиям и порокам. К своим привычкам и порочности! Взгляните-ка, молодой Синибальди, на надпись на стене справа от вас.
Я осмотрел стену, как было велено, и вслух прочитал:
— «18 января 1475 года
Пантагатус, Маммеус, Папириус, Минициус, Емилиус.
Исследователи античного мира в правление Помпонио Лето, верховного понтифика, и Минутиус, сладчайшей из проституток Рима».
— 1475 год, через семь лет после раскрытия заговора! Они продолжали приходить сюда! Теперь-то вы понимаете: я хотел бы, чтобы Лев Десятый увидел все это своими глазами, — язвительно произнес Гаэтано. — «Правление Помпонио Лето, верховного понтифика»! Это весьма и весьма позабавило бы его, так гордящегося своим саном!
— Прошу не оскорблять его святейшество… — начал было Бибьена.
— Да будет вам, кардинал! Мы не сомневаемся в ваших верноподданнических чувствах… Оцените лучше совпадение: этой надписи ровно сорок лет, день в день. Неплохая годовщина, не правда ли? Настоящий праздник, не так ли? Более того, Капедиферро признался мне этой ночью, что и он в этом списке! Да-да, под именем Пантагатус. И не он один: Джентиле Зара был Маммеусом, Массимо Беллаторре — Емилиусом, Мартина д'Алеманио звали Папириусом, а Фларимондо — Минициусом. Трогательная семейка, что скажете? Хотя что тут говорить? Суперинтендант рассказал мне, что за несколько дней академики устали от своих забав. И катакомбы постепенно стали тем, чем и не переставали быть, — местом упокоения наших предков.
Он ненадолго замолк, потом скрипучим тоном произнес:
— Что до моего отца, то он не познал этого эстетства. Не вернулся ни к своей карьере, ни к любви своих близких. В то время как его убийцы купались в деньгах и почестях, он был мертв. Мать моя, кстати, тоже… А я… я был сиротой. Не находите ли вы это несправедливым, ваше преосвященство? В высшей степени несправедливым! А вы, командор? Как бы вы поступили, узнав о таком позоре? О позоре настолько горьком, что он перевернул вашу жизнь? Что он сделал ее… невыносимой… Не возникло бы у вас желание отомстить? У меня же оно появилось. О дальнейшем вы догадываетесь… Какое-то время я работал у мэтра д'Алеманио. Недостаточно долго для того, чтобы он меня узнал, как мне кажется… но это другая история. Как бы то ни было, идея сообразовать наказание преступников с изображением на одной из этих гравюр показалась мне… уместной, да и… даже забавной. Кстати, это не наводило прямо на мысли о Римской академии: оставшиеся в живых могли не спасаться бегством. Ну а найти их не составило труда… Д'Алеманио я знал, да и Капедиферро тоже. Я познакомился и «подружился» со старухой Джульеттой, которая, впрочем, в молодости звалась Минутиус. Мы частенько встречались, выпивали, и она мне рассказала… О ростовщике Зара, к примеру… Довольно-таки гнусный был тип… Не один римлянин возблагодарил Всевышнего за его смерть. Говорила и о Флоримондо, ничтожестве, опустившемся до попрошайничества. О Массимо Беллаторре, погибшем на поле битвы более тридцати лет назад. А ведь ему было уготовано место на гравюре… очень жаль… О знакомстве нашего суперинтенданта с неподобающими людьми… Именно Джульетта свела меня с молодым Верде. Ну а остальное… Остальное зависело от моей ловкости и фантазии.