И все же, подняв глаза, я ожидал увидеть Винчи и Гаэтано.
Ничего подобного.
Старик, стоявший в дверях, был одет во все черное, его профиль напоминал голову хищной птицы. Что-то неприятное поразило меня в его взгляде. Он долго смотрел на меня, не говоря ни слова, с таким видом, будто застал чужака на своей территории. И таким леденящим было его молчание, что у меня даже не нашлось слов приветствия. Окончив разглядывать меня, он приблизился к столу, чтобы рассмотреть лежавшие на нем манускрипты.
— Безумец! — прохрипел он.
С быстротой, которой я от него не ожидал, он развернулся и исчез. Из латинского зала послышались отрывистые слова, затем торопливые шаги.
Появились Гаэтано и старик в черном. Последний бросился к столу и схватил том Аверроэса.
— Смотрите, Гаэтано Форлари, — возмущенно произнес он, потрясая книгой, — смотрите, какими нечестивыми писаниями занимаются в этих стенах! Вы во всем виноваты! «Рассуждения»! Разве вам не известно, что учение Аверроэса запрещено церковью? Сам Фома Аквинский осудил его теорию, и папа Лев Десятый наложил запрет на его распространение!
Форлари побледнел.
— Что касается философских принципов — да, однако то, что относится к медицине…
— Медицина! Неужели медицина Аверроэса менее опасна, чем система его взглядов? Вы думаете, что какой-то философ, сарацин к тому же, упорно отрицающий бессмертие души, что-нибудь смыслит в человеческом теле? Как бы не так! Вы богохульствуете, Гаэтано Форлари! Хуже того, вы учите богохульству других!
Мужчина с птичьим лицом с трудом сдерживал свой гнев. Его губы дрожали, а пальцы, с силой сжимавшие книгу, побелели.
Тем не менее он продолжил:
— Ингирами будет доволен, узнав, что вы питаете римлян из еретического источника. То, что в другом месте сошло бы за некомпетентность, здесь, в Ватикане, расценивается как подстрекательство, вызов. Берегитесь, Гаэтано Форлари, папа не знает снисхождения к подобного рода служителям!
Он бросил последний взгляд на Гаэтано и ушел так же быстро, как пришел, унося под мышкой том Аверроэса.
В дверях он столкнулся с Леонардо, но прошел мимо, как будто того не существовало.
— Какого дьявола весь этот шум? — удивился да Винчи.
— Это… это Аргомбольдо, — ответил Форлари упавшим голосом. — Он постоянно устраивает скандалы, орет на меня и на других служащих библиотеки.
— А кто же он такой? — спросил я.
Лицо Гаэтано было, как у ребенка, наказанного несправедливо. Он глубоко вздохнул.
— Бывший смотритель, работавший здесь еще при Платина. Несколько лет назад папа за что-то отблагодарил его: какая-то темная история; никто так и не понял, за что. Уход с этой должности, вероятно, испортил его характер, потому что он приходит сюда лишь для того, чтобы осыпать нас упреками.