— Никак нет, товарищ прапорщик! — ласково проговорила Хельга, прильнув к надежному плечу Палваныча.
Копна черных волос заструилась по его руке.
«Эх, хорошая вроде бы баба… — прапорщик мечтательно вздохнул. — С такой жить и жить. Деток завести, огород посадить. Тут напротив замка землищи — усажайся! Кур завести, хрюшку… Только вот склад бы еще…»
— Слышь, Хельга. А у тебя склад есть?
— Есть.
«Идиллия крокодилия!» — прапорщик закончил рисовать мысленный рай на земле. Картина получилась идеальной.
Но что-то все же мешало хватить кулаком по столу и выпалить: «Выходи за меня, Страхолюдлих!» Конечно, мешала не фамилия… И не разница в образовании и социальном положении… Мешала тихая, бьющая горячим ключиком где-то в сердце тоска. Хотелось домой, в полк, в Россию… Казалось бы, вот она — жизнь. Точнее, не жизнь, а сказка. Селись и радуйся. Вон как эта черноволосая смотрит! Ан нет, не сможется, скорее всего, не срастется. Потому что все последние дни бил тот ключик. Чем дальше, тем сильнее.
— Эх, Хельгуша, — приобнял за плечи графиню Палваныч. — А давай для разнообразия напьемся?
Страхолюдлих сложила пальцы для щелчка, но прапорщик накрыл ладонью ее руку, мол, не торопись.
— Или еще лучше: давай пить не станем. А то пьешь, пьешь… А время бежит.
Хельга внимательно слушала, пожирая Палваныча глазами.
— Мы с друзьями, не поверишь, целые эпохи пропивали. Сели в саду как-то… Райское местечко, не помню где… Налили, вздрогнули, разговоры пошли. Кончилась огненная вода. Послали там черта одного из молодых. Сгонял, принес. Хлопнули. Душа горит! Песни попели. Потом еще пили, потом пошли куда-то, устроили там Содом и Гоморру, так сказать. В общем, когда гудеть перестали, чуток протрезвели… Глядь, а государства, где в загул ушли, и нету уже! Другое совсем государство, точнее, много разных, все кувырком… Вот такаа карикатура.
Графиня тщетно силилась представить многовековой запой. Не для смертной женщины эта история. Прапорщик же закруглялся со своей проповедью: — Мы в полку своем, конечно, комики те еще. Смеется кто-то всегда над нами. Мол, все не как у людей. Порядки другие, понятия перпендикулярные. А ты, Хельгуша, представляешь, как иногда хочется побыть нормальным, простым человеком?..
Страхолюдлих захлестнуло сопереживание: ах, эта неизъяснимая грусть бессмертного, который в бездонном одиночестве своего сверхсуществования желает стать простым смертным, но не может!.. Из глаз графини потекли слезы.
— Не плачь, мать, — Палваныч поцеловал ее в лоб. — Я вот с тобой сижу, откровение тебе подаю, а сам, не поверишь, рвусь всеми жабрами души своей обратно! Домой хочу нечеловечески!.. Ты все же щелкни пальчиками. Но только бутылочку.