— Она забыла ключи в машине, я видел, — пояснил тот. — И сумочку тоже… Еще я видел, как она побежала к автобусу. Очень быстро, чтобы успеть на него…
— Сегодня утром ей сделали операцию на сердце, — сообщил Рамон.
Эта новость потрясла хозяина.
— Такая тихая девушка, такая милая, добрая. Мы будем по ней скучать. Пожалуйста, передайте ей, что мы с женой будем молиться за нее и присмотрим за квартирой. Вам нужно что-нибудь забрать?
— Может, попозже. Я заеду за вещами, когда поговорю с ней. — А кто позаботится о котенке? — подумал Рамон. Ведь его нельзя бросить одного в квартире и нельзя сообщить о нем хозяину. Держать животных в этом доме жильцам запрещено.
— Я тут, если что нужно. А вы родственник? — поинтересовался хозяин.
— Да.
Рамону не хотелось вдаваться дальше в подробные объяснения, и он уехал, решив поужинать дома. Однако на полпути развернулся и направился в больницу.
Норин все еще была без сознания. Рамон послушал ее сердце, с удовлетворением отметив мерную работу нового замененного клапана. Он прослужит много лет — отныне никакой нехватки воздуха, никаких головокружений, никаких спазмов, и жизнь Норин войдет в нормальное русло. Но почему она никому не сказала о своей болезни? Чего боялась? Догадывались ли о ней ее тетя с дядей? И имеет ли это для них хоть какое-то значение?
Кенсингтоны относились к Норин после смерти Изадоры, как и он сам: они считали ее кругом виноватой. Никому и в голову не приходило, что причиной гибели Изадоры было что-то иное, а не ошибка сестры. Однако ее нынешнее состояние полностью меняло ситуацию.
Пообедав, Рамон взглянул на часы: с момента операции прошло уже восемь часов. За это время должны наметиться изменения, так что пора вернуться в отделение, где лежала Норин.
Показания всех мониторов были в пределах нормы, Рамон склонился над кроватью.
— Норин?
В это мгновение ее глаза открылись, затуманенный взгляд отрешенно скользил по его лицу. Сказывались последствия наркоза.
Рамон проверил зрачки, еще раз послушал легкие и ровное биение сердца Норин — все в порядке. Он поднял голову и снова взглянул ей в глаза.
— Так… сухо, — прошептала она еле слышно. Рамон нашел салфетки для увлажнения губ, вытащил одну и приложил ей ко рту.
— Это из-за анестезии, — пояснил он, — на некоторое время остается неприятный привкус и сухость, но все пройдет.
— Что ты… здесь… делаешь? — выдавила она слабо.
— Тебя привезли на «скорой», и никто не знал, кто ты. Я провел операцию.
Норин нахмурилась.
— Неэтично.
— Да, — он пожал плечами. — Но я не видел твоего лица и понятия не имел, что это ты.