Затем отделяете спинные щитки от туловища и едите зеленую пищеварительную железу, называемую томэлли. Съедаете кровь с медным привкусом, которая застыла в белый комок. Едите недозревшие яйца цвета кораллов.
Я съедаю их все.
У омаров открытая кровеносная система, то есть кровь просто булькает у них внутри, омывая различные органы.
Легкие — губчатые и жесткие, но вы можете их есть, говорю я спикерфону и облизываю пальцы. Желудок — это такой жесткий мешок, похожий на те зубы, которые в глубине рта. Не ешьте желудок.
Я копаюсь в трупике. Я высасываю небольшое количество мяса из каждой ходильной ноги. Я откусываю маленькие створки жабер. Узлы мозга не трогаю.
Останавливаюсь.
Продолжать невозможно.
Спикерфон кричит: «Окей, что теперь? Это всё? Осталось что-нибудь съедобное?»
Я не отвечаю, потому что, согласно ежедневнику, уже три часа. В три часа я должен копаться в саду. В четыре — перестраивать цветники. В пять тридцать я выдерну шалфей и заменю его на голландский ирис, розы, львиный зев, папоротники и травяное покрытие.
Спикерфон кричит: «Что там случилось? Ответь мне! Что не так?»
Я сверяюсь с графиком, и он говорит, что я должен быть рад, я работаю продуктивно. Я упорно тружусь. Здесь все черным по белому. Я выполняю то, что от меня требуют.
Спикерфон кричит: «Что нам делать дальше?»
Сегодня один из тех дней, когда солнце действительно хочет тебя поджарить.
Спикерфон кричит: «Надо еще что-то делать?»
Я не обращаю внимания на спикерфон, потому что делать больше нечего. Почти нечего.
И, может быть, это всего лишь игра света, но после того, как я съел почти всего омара, я заметил, что его сердце бьется.
Согласно ежедневнику, я учусь балансировке. Я на вершине лестницы, и в руках у меня куча искусственных цветов: роз, маргариток, дельфиниумов. Я пытаюсь не упасть, мои ноги в ботинках напряжены. Я собираю очередной полиэстровый букет, а все некрологи прошлой недели лежат в кармане рубашки.
Человек, которого я убил неделю назад, должен быть где-то здесь. То, что от него осталось. Он держал ружье у подбородка, сидя один в пустой квартире, и спрашивал у меня по телефону причину, по которой ему не следовало бы нажимать на курок. Я уверен, что найду его. Тревора Холлиса.
Ушел, Но Не Забыт.
Покойся с Миром.
Отозван на Небеса.
А может, он меня найдет. Я всегда на это надеюсь.
Находясь на вершине лестницы, я должен быть на шесть, семь, девять метров выше пола галереи, в которой я хочу обнаружить очередной искусственный цветок. Очки сползли на кончик носа. Ручка записывает слова в блокнот. Образец номер 786, пишу я, красная роза, изготовлена примерно сто лет назад.