Она вписывает дату и проверяет время по наручным часам, чтобы записать его в мою еженедельную регистрационную форму. Она поворачивает ко мне доску, чтобы я прочел и поставил внизу подпись. Это доказательство того, что она была здесь. Так мы общались. Делились. Она давала мне ручку. Мы открывали наши сердца. Услышь меня, излечи меня, спаси меня, поверь мне. Если после ее ухода я перережу себе горло — это будет не ее вина.
Когда я ставил подпись, она спросила: «А ты знал женщину на этой же улице, которая работала в большом серо-коричневом доме?»
Нет. Да. Окей, я знаю, о ком она говорит.
«Большая женщина. Длинные светлые волосы заплетены в косу. Настоящая Брунхильда, — говорит соц.работница. — В общем, она ушла от нас два дня назад. Повесилась на шнуре удлинителя». Соц.работница смотрит на свои ногти, сначала сжав, затем раскрыв ладонь. Она снова лезет в свою большую хозяйственную сумку и достает бутылочку ярко-красного лака для ногтей. «Ну, — говорит она, — Бог простит. Мне она никогда не нравилась».
Я отдаю доску назад и спрашиваю. Кто-нибудь еще?
«Садовник,» — отвечает она. Она начинает взбалтывать маленькую бутылочку, с ярко красным содержимым и высокой белой крышечкой, возле своего уха. Другой рукой она пролистывает бланки, чтобы найти нужный. Она показывает мне доску, чтобы я увидел еженедельную регистрационную форму Клиента Номер 134 с огромным красным штампом ВЫПИСАН. И дата.
Штамп остался из какой-то больничной программы для лежачих больных. Когда-то ВЫПИСАН означало, что клиента выписывали из больницы. Теперь оно означает, что клиент мертв. Никто не захотел заказывать специальный штамп с надписью МЕРТВ. Соц.работница сказала мне об этом несколько лет назад, когда самоубийства возобновились. Прах к праху. Пыль к пыли. Круговорот веществ в природе.
«Этот парень напился какого-то гербицида,» — говорит она. Ее руки пытаются открутить крышку бутылочки. Крутят. Крутят, пока костящки пальцев не становятся белыми. Она говорит: «Эти люди пойдут на все, чтобы выставить меня некомпетентной».
Она стучит бутылочкой об край стола, а затем опять пытается открыть ее. «Слушай, — говорит она и подает мне бутылочку через стол, — ты не поможешь мне открыть ее?»
Я открываю бутылочку, никаких проблем, и отдаю ее назад.
«Ну и что, ты знал тех двух?» — говорит она.
Вообще-то, нет. Я их не знал. Я знаю, кем они были здесь, но я не знал их раньше. Я не знал их с рождения, но последние несколько лет они жили по соседству. Они все еще носили старую церковную форму. Мужчина носил подтяжки, мешковатые штаны, рубашку с длинным рукавом, застегнутую на все кнопки даже в самый жаркий летний день. Женщина носила платье непонятного цвета с мелкими сборками, которое, как я помню, наши женщины должны были носить. На голове у нее всегда был капор. Мужчина всегда носил широкополую шляпу, соломенную летом, черную войлочную зимой.