Вместе с прочими бесценными диковинами из тамплиерского наследства мальтийский жезл очутился на красавице «Артемис», названной в честь мстительной богини-девственницы.
Впереди была высадка в заливе Марабу, вступление в Александрию, а затем Абукир, где Нельсон взял долгожданный реванш, отправив на дно почти все наполеоновские корабли.
Без флота колониальная экспедиция была обречена на провал.
Чумные пески, схоронившие крестоносцев, ждали италийских ветеранов. Говорили старые шейхи, прислушиваясь к заунывному стону пустыни: «Это песок кличет ветер, ветер призывает бурю, буря несет смерть».
Глава двадцатая. БОБЫ ПРАВОСУДИЯ
В засаленной, распадающейся на отдельные листки записной книжке, скрепленной для верности аптечной резинкой, Люсин насчитал шестнадцать Петров. Первый в его списке стоял Петр Александрович Берсенев, судя по всему, брат Игоря Александровича, последний — Петя Чадрис. Единственный, кто так прямо и значился: Петя. Рядом с именем было записано два телефонных номера.
Для чопорного, даже наедине с собой, Георгия Мартыновича подобное амикошонство казалось настолько несообразным, что Люсин и не подумал усомниться в точности попадания. По всему выходило, что удалось выйти на того самого книжника Петю — не удостоенного отчества спекулянта и выжигу, с кем вынужден был поддерживать отношения профессор Солитов. Ничего не поделаешь, коли для дела необходимо. Здесь выбирать не приходится.
Мысленно поздравив себя с выходом на цель, причем с первого же захода, Владимир Константинович позвонил в справочную. И тут всем его далеко идущим надеждам пришел бесславный конец. Петр Григорьевич Чадрис оказался не только человеком довольно-таки пожилым, но и весьма заслуженным. Доктор медицинских наук, профессор, автор великого множества печатных работ, он вот уже сорок лет заведовал отделением природотерапии в Институте курортологии. На крайний случай он мог быть лишь овцой, которую стриг книжник Петя, но никак не им самим.
И все же после недолгого размышления Люсин решил нанести ему короткий визит. Пренебречь единственным уменьшительным именем во всей записной книжке было бы попросту глупо. Теперь оно расшифровывалось почти однозначно: старый друг, возможно, даже друг детства, самый-самый. Побеседовать с ним по душам, безусловно, стоило.
Чадрис, которому Владимир Константинович позвонил на работу, о случившемся уже знал и сразу же согласился на встречу.
Институт, высоко приподнятый над улицей на массивном гранитном цоколе, поразил Люсина своей демократичной доступностью. Больные, большей частью страдающие ожирением, беспрепятственно слонялись вокруг дома, ловя лучи остывающего осеннего солнца. Свободно, без всяких пропусков и паролей, входили и выходили торопливые посетители — многие, очевидно, лечились амбулаторно, и даже перед окошком регистратуры практически не было очереди.