— Не знаю, право. — Петя взглянул на Люсина с некоторой растерянностью. — Уж так вышло. Да и не с руки мне было переться на край света с таким талмудом. Мало ли что…
— Ладно, это я так, замечание по ходу. — Владимир Константинович демонстративно закрыл блокнот. — Лично мне почти все ясно. Еще раз простите за вмешательство, Борис Платонович.
— Собственно, мы приблизились к финишу. — Гуров довольно потянулся в предвкушении предстоящего отдыха. — Остается уточнить, Петр Васильевич, где и как вы провели интересующий всех нас день 16 августа?
— Короче говоря, если я не ошибаюсь, вас интересует мое алиби?
— Вы не ошибаетесь.
— К великому сожалению, у меня его нет. Весь день я провел дома. Сначала ждал профессора, потом занялся составлением одного библиографического списка и провозился до ночи. Живу я одиноко, и никто не может свидетельствовать в мою пользу.
— Ничего страшного, — успокоительно заметил Гуров. — В такого рода делах вообще не бывает полного алиби. Ведь в принципе вы могли позвонить Солитову и не по собственной воле, а, скажем, выполняя чье-то поручение? Это первый вариант. Возможен и второй. Вы могли рассказать об условленной встрече другому лицу, причем без всякой задней мысли. В этом случае вы не несете ответственности за неблаговидные действия этого лица, при условии, конечно, что назовете его нам. Я ничего не утверждаю, а лишь выдвигаю вполне естественные предположения.
— Одним словом, куда ни кинь, всюду клин, и мне хана?
— По-моему, вы превратно истолковали мое разъяснение. Мы ничего от вас не скрываем, ни я, ни Владимир Константинович. Игра идет, что называется, в открытую. Такое доверие надо ценить, Петр Васильевич. — Гуров протянул Корнилову отпечатанный протокол. — Пожалуйста, прочитайте и, если согласны, подпишите свои показания.
— А что потом?
— Потом? — Борис Платонович недоуменно пожал плечами. — Потом вы напишете, у кого купили и кому продали книгу. Я тут же отмечу вашу повестку, и мы разойдемся к обоюдному удовольствию. Если понадобится, вызовем еще. Об ответственности за дачу ложных показаний вы знаете. Подписали? Значит, все правильно? Ну, и расчудесно… А теперь пройдите в приемную. Там вам дадут перо и листик бумаги.
— И что ты о нем думаешь? — спросил Люсин, закрыв за Корниловым дверь.
— Дрянцо-человечек, но к делу, по-моему, не причастен.
— Мне тоже так кажется, хотя чего-то он явно недоговаривает.
— Боится, что всплывут живописные подробности книжных гешефтов. Это очевидно.
— Не только, Борис Платонович, тут что-то еще есть… Я бы понаблюдал за ним недельку-другую.