Она упрямо вздернула подбородок:
– Я леди Грэм, владелица Уорфилда! Кто посмеет осуждать меня!
Ага… сказывается кровь средневековых предков. Ее полки уставлены книгами по истории и старыми журналами. Вероятно, они и определили образ ее мыслей.
– Мы живем в сегодняшнем мире, таком, каков он есть, Мэриан. Будь ты вдовой средних лет, ты могла бы предложить мне место, например, управляющего, и мы могли бы жить вместе… притом что вели бы себя достаточно осторожно. Но ты молода и красива. К Тому же тебя считают помешанной. Это совсем другое дело. Она надула губы:
– Это несправедливо.
– Возможно. По-видимому, пришло время платить за те годы, что ты жила свободно, делала только то, что хотела. Тебя Не волновало, что все считали тебя сумасшедшей. Даже несмотря на то что ты заговорила, потребуется время, чтобы окружающие начали воспринимать тебя как нормальную, здравомыслящую, вполне взрослую женщину, способную самостоятельно принимать решения., Она плотнее закуталась в сари, как в шаль.
– Я буду говорить только с тобой.
После секундного потрясения он едва не застонал вслух. Как можно быть одновременно такой тонкой, восприимчивой и такой слепой!
– Ты больше не можешь делать вид, что ничего не произошло. Если понадобится, я сам скажу твоим опекуншам, что ты можешь говорить не хуже их.
– Они не поверят, пока не услышат этого собственными ушами.
Он едва сдержался, чтобы не выругаться вслух. Конечно, она права. Если он скажет, что она говорила с ним, но не сможет представить никаких доказательств, дамы решат, что он сам свихнулся.
– Ты, может быть, и не хочешь признавать, что все изменилось, но… что, если ты забеременеешь после сегодняшнего? Это вполне возможно, а беременность, как известно, не скроешь. Ребенок, рожденный вне брака, сразу станет отщепенцем в обществе. Ты этого хочешь?
У нее перехватило дыхание. Невольно она положила руку на живот. По-видимому, такая возможность не приходила ей в голову. У Доминика возникла сумасшедшая мысль: что, если она предпочтет брак с Кайлом, родит сына от него, Доминика, и сделает своего ребенка наследником Рексэма? Это можно будет рассматривать как месть младшего сына за несправедливость судьбы.
Она снова обхватила руками колени, стала раскачиваться вперед и назад, как опечаленный ребенок. Доминик начал опять корить себя и за то, что расстроил ее, и – еще больше – за, то, что позволил всему этому случиться. Опиум не подействовал бы на него, если бы он держался от нее на расстоянии.
Он отошел от окна, опустился на колени рядом с ней, погладил обнаженную руку.