Он жестом остановил ее.
— Дело совсем не в этом. Я подарю вам несколько уже готовых рисунков. И сделаю новые.
Кэтрин стала его благодарить, но Кеннет сказал:
— Не надо благодарить. У вас с Энн талант. Вы собирали этот уютный дом буквально по крохам.
Он вглядывался в почти черное небо.
— А у меня так давно не было дома!
Он произнес это с глубокой печалью, и Кэтрин невольно положила ладонь на его руку. С Кеннетом это получилось легче, чем с Майклом.
— Не забудьте об автопортрете, мне очень хочется его иметь.
— Попробую, но боюсь, бумага не выдержит, — произнес Кеннет.
— Как сказала бы Молли, вы такой глупый.
Оба рассмеялись.
— Вы собираетесь на бал к герцогине Ричмондской на следующей неделе? Говорят, это будет самый грандиозный вечер сезона, — сказала Кэтрин, убрав ладонь с руки Кеннета.
— Слава Богу, меня туда не пригласили, я не настолько важная персона, — ответил Кеннет, зато я буду на балу у герцога двадцать первого числа. Герцог дает его в память битвы у Виктории и пригласил всех своих офицеров.
— Надеюсь, вы со мной потанцуете? — Кэтрин кокетливо улыбнулась.
— Ни в коем случае. Я готов отдать вам все мои рисунки, даже собственную жизнь, но танцы — это не для меня.
Они снова рассмеялись. Обернувшись, Кэтрин увидела в дверях Майкла. Заметив, что она на него смотрит, он с непроницаемым лицом вошел в комнату.
Ей так захотелось подойти к нему и взять за руку. Но вместо этого она с видом Святой Катерины пошла наливать очередную рюмку шерри.
Легче быть святой, чем женщиной.
В тот вечер Кеннет просматривал свои рисунки и отбирал те, что могли понравиться Кэтрин. Как же их много, не переставал он удивляться. Ему оставалось нарисовать всего один или два портрета. Он отложил также несколько рисунков для Энн. На одном, очень удачном, была изображена семья Моубри в саду.
Кеннет лениво вытащил карандаш и набросал любовную пару — могущественного воина Тристана и принцессу-целительницу Изольду, которая была замужем за дядей Тристана. Закончилось все, разумеется, трагически. Легенда не была бы легендой, если бы они мирно поселились в коттедже, она нарожала бы девять детей, а он превратился бы в краснолицего помещика.
Лишь завернув рисунок, Кеннет обнаружил, что у воина-мученика лицо Майкла, а темноволосая принцесса в его объятиях — нежная Кэтрин Мельбурн.
Кеннет тихо присвистнул. Так вот оно что! Уже не в первый раз его рисунок раскрывал ему глаза на то, чего он прежде не замечал. Черт побери, неужели Майкл недостаточно страдал? А Кэтрин разве не расплачивается по сей день за свое замужество в шестнадцать лет?