Разбуженный шумом, цистерцианец удивленно спросил:
– Милорд?
– Неудивительно, что она не может умереть, запертая в этих стенах, как в ловушке, – хрипло произнес Уорфилд, взяв на руки хрупкую фигурку. – Последнее и единственное, что я могу сделать для Мериэль, – это позволить ей умереть под открытым небом. Она бы очень этого хотела.
– Но ночной воздух может убить ее, – предупредил монах.
Адриан горько улыбнулся.
– Как это может ухудшить ее положение?
Секунду поразмыслив, брат Питер кивнул:
– Хорошо, – взяв свечу у изголовья кровати, он последовал за графом, освещая путь, проходя мимо спящих слуг и рыцарей, миновав зал и подойдя к огромной железной двери.
В небе висел мертвенно-желтый полумесяц, пусть недостаточно, но все же освещавший путь к воротам. Спокойное объяснение цистерцианца со стражниками спасло графа от разговора, и за это он был благодарен монаху. Стражник у ворот хотел послать сопровождающих, но Адриан грубо отказался. Затем отправил восвояси и монаха.
Адриан нес девушку вверх по тропинке вдоль реки до тех пор, пока хватило сил, затем отыскал живописное местечко. Он сел под дерево, держа Мериэль на коленях и положив ее голову себе на плечо. Это был прелестный, тихий уголок. Лунный свет отражался на поверхности реки, слабый, прохладный ветерок шелестел в траве, и стебли что-то печально шептали друг другу. Время от времени раздавался негромкий всплеск, мелькала серебристая рыбка.
Может, это лишь игра воображения, но дыхание Мериэль стало ровнее. Уорфилд коснулся ее щеки – она стала теплее, но его пальцы были холодны как лед. При белом лунном свете лицо девушки поражало невинностью и чистотой спящего ребенка. Напряжение, охватившее его в стенах замка, медленно уходило, уступая место спокойному ожиданию.
В это время года солнце встает рано, и когда первые лучи осветили горизонт, Адриан начал говорить. Так как Мериэль все равно была без сознания, он перешел на нормандский, язык его матери, язык его сердца.
– Аббат Вильям говорит, что самая чистая, высшая любовь принадлежит богам, потому что смертные люди любят смертных и часто убивают то, чем больше всего дорожат. Именно это я и сделал, – с глубокой печалью в голосе говорил мужчина, устремив взгляд на бледное лицо девушки. – Я полюбил тебя с первого взгляда, но был глупым слепцом и не смог понять собственное сердце, – вздохнув, Уорфилд прислонился к стволу дерева. – Будучи смертным и, к тому же, грешным, я вознамерился завладеть тобой, подрезать крылья и посадить в клетку, чтобы ты своими песнями услаждала мой слух. Но ты нашла способ улететь и победила меня… – он судорожно всхлипнул. – Пусть ангелы унесут тебя на своих крыльях к вечному покою, любовь моя.