В землянке мелькнули какие-то тени. В следующую секунду кто-то схватил Гурькино одеяло и накинул ему на голову.
Били молча. Гурька знал, за что. За то, что он сказал про Толю Носова.
Били сразу с нескольких сторон. Тыкали кулаками в бока. Колотили по спине. Кто-то уселся ему на ноги и щипал их.
Кричать? Бесполезно. Он сжался в комок, вобрал голову в плечи и закрыл ее руками, чтобы не разбили лицо.
Плакать? Ну, этого от Гурьки не дождешься! Больно? Очень больно.
Кто– то приглушенно крикнул:
– Полундра!
В землянке по-прежнему тихо, словно и не было ничего.
Гурька откинул одеяло. Сквозь темноту он увидел лежащего рядом Лизунова. Участвовал ли он в «темной»? Если спросить его об этом завтра, скажет, что спал и ничего не слышал.
Гурька знал, что «темную» организовал Лупало.
Следующим во второй смене заболел Гурька. Он сам явился в санчасть, как только почувствовал себя плохо. Его тоже отвезли в госпиталь и положили в одну палату с лейтенантом Соколовым. Небольшой соловецкий госпиталь был переполнен больными, и в других палатах свободных мест уже не было.
В окно палаты виден кремль с башнями и куполами соборов. Вода в бухте казалась изумрудной. У причала стояло небольшое судно «Краснофлотец», высокое, с острыми обводами, окрашенное в черный цвет.
– Бухту знаешь как зовут? – спросил как-то лейтенант Гурьку.
– Нет, не знаю.
– Бухта Благополучия. А вот то озеро монахи назвали Святым. Богомольцы приезжали в
монастырь и первым делом купались в озере, смывали грехи. Больные надеялись получить от святой
воды исцеление.
– А зимой как же? Озеро зимой замерзает?
– Зимой на острове оставались только монахи, работные люди да узники в тюрьме.
– В тюрьме?
– Да, в тюрьме. При монастыре тюрьма была.
Страшная тюрьма с крохотными казематами, каменными мешками.
– В тюрьму сажали бедных?
– Всех сажали, кто был неугоден царю и
церкви. В казематах монастыря умерло много хороших людей. Ты вон ту башню видишь? Головленковой она называется. В ней были казематы. В них сидели сподвижники Степана Разина: сотники
Исачко Воронин и Сашко Васильев. Декабристы
Шахновский и Бантыш-Каменский тоже сидели в
монастырском остроге. Участников первой демонстрации на Казанской площади в Петербурге Матвея Григорьева и Якова Потапова царское правительство тоже сюда заточило. Ты о Пожарском, конечно, слыхал?
– Он тоже сидел в тюрьме?
– Нет. В монастыре хранилась боевая сабля
Дмитрия Пожарского.
– А сейчас она где?
– Не знаю.
– Заржавела уже, наверно.
Лейтенант ответил не сразу. Сначала он как будто не слыхал слов Гурьки о том, что сабля Дмитрия Пожарского лежит где-нибудь и ржавеет, потом точно спохватился и сказал: