Опять пригрезился тот темноволосый одиннадцатилетний мальчишка, заточенный в белые стены, окруженный белыми халатами. Мальчишка вытаскивал из пластикового пакета золотые наручные часы.
Чертовщина! Джошуа закрыл глаза, чтобы стряхнуть воспоминания о тех маленьких, дрожащих пальчиках, сжимающих холодный золотой корпус. Гнев, двинувший Джошуа утром через весь Сан-Франциско, теперь улегся. При виде ее в этих больничных стенах всколыхнулось что-то глубинное, то, что было в нем прежде, во времена детства.
— Как вас зовут? — спокойно спросила она. Он пробурчал:
— Джошуа.
Какого черта? Он никогда так не представлялся, по крайней мере с тех пор, как ему минуло одиннадцать. Обычно называл фамилию — Камерон.
Он взглянул на ее бледное, запачканное лицо.
Почему он для нее Джошуа?
— Где дежурная? — потребовал он недовольным голосом, намереваясь развеять непостижимый приступ сентиментальности.
— Сожалею, но мне пришлось послать ее посмотреть, как там отец, — проговорила унылая молодая женщина. — Она сейчас вернется. — Помедлив, добавила:
— Вы, вероятно, очень спешите. Извините, что вам приходится ждать из-за меня.
— Ну вот еще, извинения, — огрызнулся он с напускным раздражением.
— Я здесь ожидаю уже порядком, так что в курсе дел. Может быть, я смогу чем-то помочь? Кого вы хотели повидать? — Вопросы звучали доброжелательно.
— Хантера Уатта.
Она резко вскинула голову и замерла.
— Моего отца? — У нее дрогнул голос. Потом удивленно заметила:
— Вы — первый из его друзей.
Правда, я не рассчитывала, что у него таковые остались.
Джошуа потерял дар речи. Она — дочь Хантера Уатта!
— Да, у него не много друзей, — холодно сказал Джошуа.
— Вы напоминаете мне его.
— Я напоминаю вам его? — Джошуа побагровел.
— Он чувствует себя лучше. Будем надеяться, сказала она ободряюще.
Джошуа старался не смотреть на нее, и она неверно это расценила. Ему не терпелось удалиться, но, прежде чем он собрался это сделать, она взяла его за руку.
Ее ручка была мягкой и предательски нежной.
Уже многие годы он не получал такого участия ни от кого. С тех самых пор, как умер его отец.
Усилием воли он отбросил эти воспоминания.
Странная летаргическая расслабленность мешала отдернуть руку. Он повиновался слабости и сел с ней рядом.
Она проговорила, запинаясь:
— Я рада, что вы пришли. Вы, кажется, сострадаете, и это поддерживает. Вы напоминаете мне его. Я хочу сказать, то время, когда он был в расцвете сил. Я тогда ничего не понимала. Теперь же я бы все отдала и даже позволила бы себе голову свернуть, лишь бы он очнулся. Вот уже несколько часов мне так одиноко…