Перед его отъездом из Москвы ему было сказано, что он пробудет на этой работе два-три года. В сентябре 1944 года, когда за спиной были только пятнадцать месяцев работы в Оттаве, его вызвал к себе полковник Заботин и сказал ему, что пришла телеграмма из Москвы, в которой шифровальщику с семьей предписывалось немедленно выехать домой. Причины столь раннего отзыва не приводились. Такого неожиданного отзыва боялся любой советский работник за рубежом. Под страхом такого отзыва жил и сам полковник Заботин, и вздохнул он с облегчением, только когда из Москвы ему сообщили о награждении его за хорошую работу орденами Красного Знамени и Красной Звезды. "Теперь, - открыто говорил военный атташе в своем кругу, - можно и не бояться возвращения в Москву". Бедняге же Гузенко оставалось со страхом - и, как выяснится позже, обоснованным, - ждать отъезда в Москву. Но осенью 1944 года престиж и влияние полковника Заботина были на достаточно высоком уровне, и он сумел убедить Москву изменить мнение и дать Гузенко ещё поработать ввиду большого объема работы и недостатка квалифицированного персонала. То ли подозрения служб безопасности удалось рассеять, то ли опасность, как считала жена Гузенко, отступила на время, но этот случай заставил пару просить убежища в Канаде - "когда придет время".
Настало лето. Однажды вечером Гузенко, уйдя с работы домой, по небрежности оставил на своем рабочем секретный документ, оказавшийся в ворохе других, маловажных, бумаг. К его облегчению, оплошность осталась незамеченной, и он утром обнаружил документ. Но оплошность была-таки замечена - уборщицей, которая состояла в службе безопасности здания. Она сообщила об этом не военному атташе и не послу, а своему начальнику Виталию Павлову, который под прикрытием второго секретаря посольства возглавлял резидентуру НКВД в посольстве, а тот, в свою очередь, сообщил об этом по своим каналам своему руководству в Москве. Реакция последовала через неделю. Полковник Заботин (который в личном порядке сделал Гузенко выговор, когда тот, как подобает по службе, доложил о своей оплошности) получил нагоняй за то, что не сообщил о столь тяжком проступке. Самого виновника отзывали в Москву, теперь уже вполне определенно. Это был приказ, не подлежавший обсуждению, но выполнять который было опасно. За такие оплошности шифровальщики не просто получали выговоры, а подвергались смертной казни. Помимо страха был ещё один стимул к бегству. Жена сказала Гузенко, что ждет второго ребенка. И они решили, что второй ребенок должен не только родиться, как и первый, на канадской земле, но и получить возможность прожить всю жизнь на ней.