Руки Поля стали жестокими, губы зарылись в ее волосы.
— Больше всего на свете мне нужна была ты, Домини, — хрипло сказал он. — Не хватало места для сострадания ни к тебе, ни к себе. Ты понимаешь?
— Начинаю понимать, наконец. — Она шутливо прикусила мочку его уха. — Сделал меня своей сабинянкой!
— Теперь, похоже, ты стала Далилой.
— До этого может не дойти, родной мой, — нежно возразила Домини и, когда он прижался головой к ее груди против сердца, она погладила его по затылку.
— Доктор Суиза очень надеется… мы все надеемся. Ты сам разве нет?
— А заслуживаю я эту надежду? — Поль беспокойно пошевелился в ее руках. — Я увез тебя от всего, что было тебе дорого, обманул той первой ночью, наградил болью потери ребенка…
— Не надо, Поль! Она прижалась ртом к его губам, нежно, тепло, показывая поцелуем, как это вечно делала и будет делать женщина, которая все прощает. — Я люблю тебя, — тихо сказала она. — Ты уже давно заставил меня полюбить тебя, но гордость всегда была моим грехом, и я не желала признаться в этой любви даже самой себе, не то что тебе. Ох, Поль, когда мне сказали, что ты умрешь, мне хотелось умереть вместе с тобой. Потом, когда доктор Суиза сообщил, что есть шанс — слепой, страшный шанс — я должна была дать его тебе.
— Родной мой… Тигр… — Домини гладила его затылок, мощные плечи, и ей казалось, что вся она тает, как мед, когда он крепко обнял ее, как раньше. Она, как прежде, сразу почувствовала себя беспомощной в его объятиях, полностью отдаваясь его рукам, его губам, заставившим ее замолчать. Надолго. Пока его губы не прошептали нежно:
— С меня хватит больницы. Скоро все эти повязки снимут, Домини, потому что я хочу быть дома, с тобой, Домини.
Прошло несколько дней, и они вернулись домой, где перед домом на Орлином утесе Поль обнял Домини за талию и снова заглянул в бездонную синеву ее глаз, с любовью обращенных к нему.
Совсем незаметно, с состраданием думала она, что Поль совершенно слеп на правый глаз. Но зато левый с каждым днем становился все сильнее и ярче.
Тигриные глаза, желтые, красивые, как темная линия его лица в профиль и рука, так крепко обнимающая ее.
Я так люблю его, думала Домини немного удивленно. Поль… такой дорогой, такой властный Поль, вставший перед яростью пуль и гранат в шестнадцать лет, чьи сыновья будут столь же мужественны и отважны.
— Нам будет хорошо жить вместе, да, Домини? — сказал Поль. — Теперь все будет так, как в тот день, когда мы были вместе в Корнуэлле. Помнишь маленького единорога?
Домини счастливо кивнула.
— Маленького единорога я все время носила в сумочке, когда ходила к тебе в больницу. Он принес нам удачу и счастье, Поль.