– Это не для печати.
– Это не интервью, – оскалилась в ответ крыса. – Вы сказали – я услышал. Имею право подать это как информацию.
– Кто вы?
Крыса проигнорировала вопрос и продолжала строчить.
– Не хотите добавить к вашему заявлению что-нибудь еще?
– Приятель, я же сказал, это не для прессы. Если это появится в печати, я буду все отрицать.
Крыса оторвалась от своего блокнота. У нее была кривая улыбка и маленькие яркие глазки.
– Дыма без огня не бывает.
– А тебе известно что-нибудь о клевете, приятель?
– Заткнись, Тоцци, – прервал его Гиббонс. – Ничего больше не говори.
– Но...
– Заткнись. – Гиббонс повернулся к крысе. – А ты двигай отсюда. Ты уже получил, что хотел.
Крыса пожала плечами, фыркнула и поспешно удалилась.
– Кто это такой, черт его побери? – вскипел Тоцци.
Огастин выглядел очень недовольным.
– Марк Московиц, репортер из «Трибюн». Занимается уголовными делами.
– Замечательно, – простонал Гиббонс.
У Тоцци заболел желудок.
– Но не может же он это напечатать? Я ведь говорил не в буквальном, а в переносном смысле. Неужели неясно?
Огастин сложил руки и оперся на них подбородком.
– Очень даже может. Может преподнести это как картинку из зала суда. Поскольку ты не давал ему интервью, то не можешь и утверждать, что это не для печати. Впредь советую быть осмотрительнее и думать, что говоришь, особенно здесь, в суде.
Тоцци не понравился тон Огастина. Он говорил с ним свысока, как с нашкодившим школьником.
– А можно как-то остановить этого парня? Законным образом. Может быть, мне пойти поговорить с ним?
– Нет, – отрезал Огастин. – Если ты пойдешь к нему, он решит, что ты пытаешься что-то скрыть, и станет еще любопытнее. Держись от него подальше. Если нам повезет, его редактор увидит нелепость подобного заявления и не пропустит его. А если его все-таки напечатают, что ж, нам придется стерпеть неприятности, которые он вызовет, если таковые последуют. Впрочем, я бы не стал об этом беспокоиться. По крайней мере сейчас.
– Хорошо, не буду с ним разговаривать.
Лицо у Тоцци пылало. Да, это было неосторожное высказывание, и он сожалеет о нем, но ни один человек в здравом уме не примет его всерьез. И нечего Огастину так выставляться по этому поводу. Сволочь.
– Мне нужно сделать несколько звонков, – произнес Огастин. – Очень сожалею, но не могу вас отпустить, ребята. Надо посмотреть, как будут развиваться события.
– Какая разница, – пожал плечами Гиббонс.
Огастин развернулся на каблуках и зашагал вдоль прохода, выставив вперед подбородок, его длинные прямые волосы развевались при ходьбе.