– Мне нужен телефон, – проскрипел он сквозь одышку. – Ведите меня к телефону.
– Ты хочешь отменить забастовку?
– Не ваше собачье дело. Ведите меня к телефону.
– Об этом не волнуйся. Позвонить мы тебе позволим. Тут над площадкой раздались еще два выстрела. Гиббонс сжал локоть Антонелли и прищурился, стараясь рассмотреть, что творится у серебристо-голубого фургона. Будь проклят этот Тоцци. У него был восьмизарядный специальный полицейский «Итака-37», в кармане еще запасные обоймы. Автоматический пистолет 12-го калибра. Нельзя такое оружие давать в руки Тоцци – он, сукин сын, любит нажимать, на спуск. Поганец никогда не глядит, есть ли мирные люди вокруг. Если что-нибудь случится, я его убью. Кого угодно убью.
– Эй, отпустите руку, – заныл старый босс. – Мне больно.
Гиббонс не слышал. Издали он видел, как бандиты удирали, бросив фургон. Тоцци наконец нагнал на них страху своей пушкой.
– Потише! – скрипел Антонелли. – Я так быстро не могу.
Гиббонс разозлился – изволь еще приноравливаться к старику. Так, пожалуй, и сам покажешься стариком. А он не стар. Только чуток покалечен. Шея опять разболелась не на шутку.
Опять прозвучал выстрел и раздался испуганный визг. Дверца фургона слетела с петель и с громким стуком упала на асфальт.
– Черт бы тебя побрал, Тоцци! – заорал Гиббонс. – Осторожней!
– В чем дело? – осведомился старик.
– Заткнись!
Боль впилась в плечи, словно в каждом из них застряли острые секиры. Теперь он и сам не смог бы перегнать Антонелли. Впервые в жизни он почувствовал себя стариком. От тоски внутри у него все сжалось – от тоски, досады и страха. Старик – одинокий, без Лоррейн. Ноги его стремились вперед, но боль пригвождала к земле. И все же он должен добраться до фургона. Должен увидеть ее, убедиться, что все в порядке, помириться и извиниться. Он должен ее сохранить. Лоррейн.
У Гиббонса перехватило горло. Он не мог глотать. И все же он еще раз попробовал крикнуть:
– Если ты заденешь ее, Тоцци, я тебя убью! Ей-богу, убью!
– Что?!
– А ты заткнись и пошевеливайся!
Старик едва переставлял ноги.
– Ну давай же, давай! Двигайся, черт тебя побери!
Но старик не мог.
– Ну давай же, давай! Иди!
Тут Гиббонс остановился и чуть не разрыдался, обнаружив, что сам опирается на Антонелли. Старик.