Он вздрогнул от неожиданности, когда резкий голос с оттенком веселья громогласно ответил ему, раскатившись эхом по элегантным готическим зенитным фонарям:
– ДА!
Феллоуз обернулся, уставившись на роскошный барочный свод в вышине, который тут же пришел во вращение, будто после особо тяжелого состязания со старым добрым соком, способствующим единению душ.
– К-кто з-здесь? – робко спросил он.
Внезапно величественный орган времен династии Тюдоров ожил, и, озираясь в полном замешательстве, Феллоуз узрел некую стройную юную особу с белокурыми волосами, сидящую, как на жердочке, высоко над покрытой изящной резьбой ширмой для хора, сделанной во времена короля Якова I-го, и, без сомнения, исполняющую с невиданным блеском один из его, Феллоуза, самых любимых гимнов. Будучи слишком старомодным с точки зрения большинства его коллег, гимн этот, однако, всегда казался Реджинальду С. Феллоузу воистину пророческим. Но на сей раз пророчество, похоже, собиралось сбыться.
– Жатва началась, жатва началась, – грохотал на весь Собор самый изысканный баритон, который Феллоуз мог припомнить. Он еще раз осмотрелся и с облегчением увидел фигуру священника, входящую в неф из викторианско-готического уродства, официально известного как «Мемориальная Часовня Рабочих Железной Дороги», но которую сам он всегда несколько презрительно называл «Станцией Святого Панкрата».
Жатва началась, жатва началась…
Таинственный священник продолжал распевать. У него в самом деле был на удивление сильный и берущий за душу голос. И когда священник свернул в гранитное великолепие нефа, Феллоуз увидел, что он несет перед собою свой жезл. Значит, епископ. Но голоса он не узнал. Он бы точно узнал этот голос, однажды услышав. Голос просто невероятный, подумал Феллоуз, подлинный дар, и мысль сия заставила его тихо возблагодарить Господа за его чудесные деяния.
Жатва началась, жатва началась…
Приближаясь, неведомый «епископ» вдруг вступил в огромную лужу золотого сияния, образованную посреди пола солнечными лучами, прошедшими сквозь Окно Благодати в восточном конце трансепта. Феллоуз никогда не мог уразуметь, почему открытки с фотографией этого окна всегда лучше всего раскупались в «Сувенирной лавке» Собора, хотя оно, вне всяких сомнений, изливало почти что магический свет в такие роскошные осенние вечера, как сегодня.
Он еще раз глянул на обладателя баритона и довольно громко с удивлением ахнул. Человек этот был с головы до пят облачен в одежды чистейшего белого цвета; мало того, его кожа и волосы также прямо-таки сверкали от белизны. Единственным мазком цвета в фигуре были глаза, лучистые розовые глаза, которые будто бы прожигали Феллоуза насквозь, чтобы заглянуть в самые недра его души и проклясть без всякого сожаления за увиденное внутри. На мгновение Феллоуз, обнадежась, решил, что это какое-то привидение. Но когда Белый Валлиец приблизился и вновь начал петь, все волосы на затылке Феллоуза встали на дыбы, и, полузадушенно ахнув еще раз, он сорвался с места и драпанул мимо алтаря вдоль восточной стороны нефа.