— И вот человек этот поскакал в Алеппо, — страшная была скачка, ибо никому еще не удавалось добраться туда за одну ночь, — и когда он туда добрался, он отправился на базарную площадь, радуясь, что ускользнул от Смерти.
— Тут-то Смерть и подошла к нему и хлопнула по плечу. «Прости меня, — сказала она, — но я пришла за тобой». «Но как же так, — вскричал охваченный ужасом человек, — мне казалось, что вчера я встретил тебя в Дамаске!» «Верно, — ответила Смерть. — Потому я и удивилась, ибо мне было велено встретиться с тобой сегодня — в Алеппо».
Некоторое время Артур размышлял над этой страшной, хоть и затасканной историей, а затем сказал:
— Стало быть, пытаться спастись от Нимуи бессмысленно?
— Даже если бы я того хотел, — сказал Мерлин, — и то было бы бессмысленно. Существует некое свойство Времени и Пространства, которое еще предстоит обнаружить философу по имени Эйнштейн. Кое-кто называет его Судьбой.
— Но вот чего я не могу переварить, так это того, что ты окажешься жабой в норе.
— Ай, ладно, — сказал Мерлин, — ради любви люди и не то еще делают. И потом, почему это жаба в норе непременно несчастна, — да не больше, чем ты во сне, к примеру. Обдумаю кое-что, пока меня оттуда не выпустят.
— Так тебя все-таки выпустят?
— Я скажу тебе еще кое-что, Король, и возможно, оно тебя удивит. Это случится не скоро, сотни лет пройдут, но мы с тобою вернемся, оба. Знаешь, что будет написано у тебя на могиле? Hie jacet Arthurus Rex quandam Rexque futurus. Латынь еще помнишь? Это означает: Король былого и грядущего.
— И я возвращусь назад, так же, как ты?
— Некоторые говорят — из долины Авалона. Король молчал, задумавшись. Снаружи стояла глубокая ночь, и в ярко освещенном шатре было тихо. Шаги часовых по траве не долетали сюда,
— Интересно, — сказал он наконец, — а будут ли люди помнить о нашем Круглом Столе?
Мерлин не ответил. Голова его клонилась к белой бороде, кисти рук были сжаты коленями.
— Что же они будут за люди, Мерлин? — несчастным голосом воскликнул молодой человек.
Королева Лоутеана замкнулась у себя в покое, прервав всякие отношения со своими гостями, и Пеллинор совершил трапезу в одиночестве. Затем он пошел прогуляться по берегу, любовался чайками, что пролетали над ним подобно белым гусиным перьям с остриями, аккуратно обмакнутыми в чернила. Старые бакланы стояли, будто распятия, на камнях и сушили крылья. Он испытывал привычную грусть, но вместе с ней и чувство некоего неудобства, — ему словно недоставало чего-то. Чего именно — он не знал. Недоставало же ему Паломида и Груммора, но они как-то не приходили в голову.